— Но, подумайте, друг мой, — возразил спокойно Бартон, — какой мне смысл устраивать скандал?
Он позвонил и, отдавая письмо горничной, сказал:
— Велите отнести это письмо мистеру Эдварду Лонгсворду.
* * *
Возвратимся теперь в комнату, где находятся наши собеседники.
— Прошу садиться, — сказал Бартон Эдварду.
Молодой человек был бледен, но держал себя твердо и холодно.
Бартон хранил невозмутимое хладнокровие.
— Милостивый государь, — сказал он Лонгсворду, — прошу извинения, что я побеспокоил вас. Впрочем я постараюсь не употреблять во зло ваше терпение. И, если вы позволите, мы приступим прямо к делу…
Эдвард кивнул.
— Для одной, в высшей степени деликатной операции, мне нужно содействие умного и смелого человека, а главное — такого, на которого я мог бы вполне положиться…
Это начало казалось выражением самой едкой иронии.
Эдвард слушал.
— Заметьте, — продолжал Бартон, — что доверие доверию рознь. Если я прошу у вас услугу и в вознаграждение за нее предлагаю вам весьма выгодные условия относительно одного положения, о котором позвольте мне не распространяться, то я уверен, что вы хорошо исполните поручение, которое я вам дам и которое вы примете. Для меня очевидно, что вы готовы на все, чтоб вывести известное вам лицо из более чем щекотливого положения нам с вами известного…
Эдвард молчал. Тут крылась тайна, заранее ужасавшая его.
— Итак, — продолжал Бартон, — я говорил вам, что вы мне нужны. Если б я пообещал простить моей жене… признать за своего того ребенка, которого она носит, то я нисколько не сомневаюсь, что вы были бы готовы пожертвовать даже своей жизнью…
— Вы правы, — сказал Лонгсворд.
— Разумеется, между мной и миссис Бартон никогда бы не возникали разговоры о прошлом. Остается вопрос о ребенке. Или я его оставлю и буду воспитывать у себя, или же, если вам угодно, помогу моей жене скрыть его рождение и затем передать его вам, чтоб вы могли сами его воспитать. Наконец, я даже не настаиваю на полном разрыве. Благодаря операции, о которой я сейчас буду говорить с вами, вы в какой-то степени станете моим компаньоном, другом дома… Я не вхожу в подробности. Вы и так понимаете меня…
Эти циничные предложения, так прямо высказанные, заставили Эдварда покраснеть.
Он сдержал себя.
— Вы видите, — продолжал Бартон, — что я человек сговорчивый. А теперь скажите, можете ли вы принять эти предложения…
Молодому человеку безумно захотелось дать пощечину этому жирному негодяю.
Он подумал об Антонии. Но разве низость этого человека не оправдывала их поступки? Как бы виновны они ни были, не искупалась ли их вина подлостью Бартона.
