А разговор, между тем, покатился как яблочко по тарелочке - гладко и плавно, никого не задевая и не раня. Поминали Степана Фомича - лучановского гуманиста и мечтателя, сетовали на жаркое лето, договорились о проведении общегородского собрания с участием гостей на темы мировых и российских проблем; и снова о Степане Фомиче - его большом и добром сердце. В общем, все прошло как надо, как полагается.
Попрощавшись с провожающими их Карпухиными и Козинскими, лучановские ревизоры разошлись по своим гостиничным номерам, но Галушкин вскоре выскользнул на улицу - его голова была ясна как никогда, тело звенело от силы и бодрости, а душа ждала и надеялась на чудо.
Ловкой черной кошкой бесшумно прокрался он по городским улицам - мимо странного здания лучановской мэрии, где он впервые ощутил не свою избранность, а общность - с людьми, с прошлым, со страной; и хотя это пока больше пугало его, но он уже начинал понимать, что свобода не всегда дает выбор, чаще, она вынуждает человека исполнить свой долг, исполнить тихо и буднично, без признания и оваций.
Мимо пространственного портала "ОНОРЕ", где эти странные провинциалы креативили от души и с легким французским прононсом, на раз переплевывая все столичные тусовки, вместе взятые, и, самое странное, им совсем не нужно было притворяться кем-то.
Мимо вечного Ленина, замершего на своей площади, как и в каждом российском городе, прямо туда к бетонным плитам, где воскресной ночью дьявол искушал двух чиновников, а они даже не сопротивлялись.
А вот и темный, одуряющий запахами городской парк, забытый и заброшенный лучановцами на целую ночь в одиночестве, старый деревянный заборчик, местами покрашенный свежей зеленой краской и деревянные кресты вперемешку с редкими маленькими металлическими конусами с красными звездочками и современными гранитными и мраморными памятниками.
Галушкин остановился, ощущая, что звериная шерсть стекает с него как подтаявшее масло. Это было место только для людей, живых и мертвых, но людей - городское кладбище. Не понимая зачем, но он все шел и шел туда, где чернела свежая могила старого учителя, усыпанная еще живыми цветами и венками. Невидимый голос шепнул: "Стой и молчи!" и Галушкин замер, не в силах отвести глаз от огромного, бездонного и теперь уже вечного горя.
В нашем мире полно бед и несправедливостей - мы прячемся от них, убегаем и забываем, но все равно наши сердца рвутся на части, когда умирают дети и плачут старики. Сидя прямо на цветах, старый армянин выл как побитый бездомный пес, приползший умирать на могилу своего хозяина. У него ничего больше нет, и уже не будет, даже Бог не сжалится над ним - ведь грех искупается не любовью, а покаянием, а как покаяться, не предав любимого?!
