В комнату вбегают ночная нянечка и дежурный воспитатель. Они мечутся между кроватями, успокаивают ребят. Володя затих раньше всех, потому что стал вспоминать свой сон. Он вспомнил его весь до мельчайших подробностей. Даже руки раскинул, как во сне: ему хотелось снова полететь к маме. Но он остался лежать, пригвожденный тяжестью, которая вдруг снова навалилась на него, схватила его жадными руками. Он долго лежал неподвижно, с открытыми глазами, уставившись в одну точку. Вспомнились другие сны, в которых являлась к нему мама, но они никогда в этих снах не были вместе. Сердце его зашлось от жалости к самому себе, мелко-мелко заколотилось — в эти минуты он постиг страшное слово НИКОГДА. Заплакал тихо и бесшумно. И чем горше плакал, тем сильнее ему хотелось к маме. Иногда ему казалось, что он вот-вот умрет от горя. И как только он умрет, сразу встретится со своей мамочкой. Как только он подумал об этом, сразу поверил в то, что это единственная возможность. «Надо умереть самому!» — твердил он и стал ждать, когда это случится, а как это сделать, он не знал.
Вот тогда на пороге спальни и возник Вова Милов, босой, в одних трусишках. Он был довольно спокоен и решителен, просто ему надо было найти человека, которому он хотел что-то сказать. Ночная няня куда-то отлучилась, поэтому он отправился на поиски живой души. В кубовой комнате, где грели на завтра воду, он набрел на тетю Домну. Он подошел к ней и, глядя прямо в глаза, сказал:
— Тетя Домночка, убейте меня, я не хочу жить.
— Зачем ты такое говоришь, Вова?! — как можно строже и спокойнее спросила женщина, а у самой внутри все похолодело.
— А что же, у меня нет мамы…
— Я буду твоей мамой, хорошо? — ласково спросила его тетя Домна. Володя улыбнулся и пожал плечами — он вежливо давал понять, что никто ему не может заменить маму, потому что мамы нет, ее убили, и он видел как.
Позже Евгения Эдуардовна Волошко в рукописной книге «История Дубовского специального детского дома», датированной 1944–1945 годами, запишет: «…Часто можно было слышать от Володи Милова это настойчивое, дикое требование: „Убейте меня, я не хочу жить“».
Не верилось, что эти жуткие слова говорит пятилетний ребенок… Тоска по матери сделала его замкнутым и угрюмым, но Володю тяготило одиночество, и он стал озлобленным. Помню, был праздник, шли гости на детский утренник. Володя стоял в стороне и со злобой бил в дверь, дико оглядываясь на всех. Я подошла к нему, взяла его на руки, спросила: «В чем дело, Володя?». Оказалось, что он увидел военного, пришедшего на праздник, и это вызвало воспоминание об отце. Я отнесла его и передала на руки капитану — дяде Коле, так звали его дети. Дядя Коля обнял Володю, поцеловал и посадил к себе на колени. Володя успокоился.
