Кравцов, мягко ступая высокими десантными ботинками, подошел к двери ходовой рубки, окинул взглядом следы пуль и грубых ударов не то ломом, не то топором — явно, рубку брали с боем. Старлей осторожно потянул изуродованную, покореженную дверь на себя. Те, кто брал рубку штурмом, вполне могли оставить и сюрприз в виде нехитрой растяжки, привязанной к кольцу гранаты. Нет, вроде бы никаких прóволочек. Та-ак, а вот, похоже, и капитан с радистом… Капитан полусидел-полулежал в дальнем углу рубки, запрокинув голову в фуражке с «крабом» назад и набок. В правой руке был накрепко зажат пистолет с отскочившим в заднее положение затвором — значит, отстреливался в самом прямом смысле до последнего патрона. Потертый китель был наискось перечеркнут рваными дырочками следов от автоматной очереди, окрашенными расплывчатыми темными пятнами. Немного левее, упав лицом на стол с разбитой пулями аппаратурой, сидел на стульчике мертвый радист — все еще в наушниках, в которых теперь было так же тихо, как и в самой рубке… Все то же самое, что и везде, — россыпь гильз, битого стекла и пятна засохшей крови.
— Так, значит, вот отсюда он SOS свой и выдавал… — вполголоса заговорил Кравцов, осматривая рубку. — Судового журнала, конечно же, нет. С собой, сволочи, унесли или уничтожили. Из него хоть что-то можно было бы узнать: кто такие, куда шли… Вот скажи мне, Никонов, какого черта они напали на «санитарное» судно, а? У него же красный крест и все такое на виду! Ну, ладно бы сухогруз какой с дорогим товаром или контейнеровоз, а здесь-то что им было брать? Бинты и витаминки?!
— Да кто ж их знает, товарищ старший лейтенант, — пожал плечами сержант. — Вон, помните кино такое с этими… с Еременко и узбеком-каратистом — «Пираты XX века». Так там корабль груз опиума таранил откуда-то в Союз. Может, и эти наркоту какую везли? В смысле медицинскую…
— Может быть, может быть… Так, сержант, теперь давайте в трюм и в машинное.
Вновь группой, настороженно осматривая каждый метр пути, каждый закоулок судна, прошли на палубу, затем нырнули в проем металлической двери с заоваленными углами и, мягко постукивая по металлическим ступенькам, спустились в трюм. Прошли пару отсеков, наполненных темно-гулкой пустотой, и вошли в машинное отделение, где матово поблескивал трубками и стеклышками контролирующих приборов мощный дизель и отчетливо витал удушливый запах соляра и смазочных масел. Кроме «горючки» и масла, слабо, но все же хорошо уловимо пахло чем-то еще, кисловато-тухлым и душно-приторным. Старший лейтенант, знакомый с войной отнюдь не по дешевым телебоевичкам, хорошо знал этот запах: смесь из сгоревшего пороха и подсыхающей крови.
