Я был бы рад скрасить вечера в беседе с Пасотом, только ему не разрешалось ночевать в трактире. Для таких, как он, то есть с татуировкой на виске, на заднем дворе трактира был отдельный сарай.
Из увиденного, путем логических размышлений, я вывел, что татуировки на виске – это не знак принадлежности к сословию слуг, это знак рабства. Почему так решил? Потому что мы встретили пару групп людей в кандалах и замызганном тряпье. Первый раз они шли пешком, второй – ехали на телеге. Но в обоих случаях у всех, кроме сопровождающих, были вот эти завитушки на висках. В эту же теорию попадала и отдельная ночлежка для Пасота, и Лура с ее поведением. Я уверен, что если бы тогда захотел, то полноценный секс у нас был бы. Вернее, как «уверен». Я попытался раз. Ну, как бы и грех не попытаться, когда женщина сама тянется к твоему сокровенному, прижимается, почти раздевается. Да и она вроде как, покорно опустив руки, позволила задрать подол и погладить ее прелести. Но столько вдруг покорной тоски, столько горести в глазах. Да и губа нервно дернулась. Будто молча крикнула: «Раз хочешь, так бери! Не могу препятствовать!..» – В общем, в тот раз я не стал, и в дальнейшем меня вполне устраивали ее добровольные ласки.
Не то чтобы наличие рабства было таким уж открытием. Я и раньше замечал – охрана и кухарка, например, были без тату. Причем все «меченые» жили в отдельном домике, даже с виду не очень презентабельном, и не выходили за пределы двора, а те, кто без печатей, – могли и на сутки пропасть вовне, да и жили под одной крышей с нами, только в отдельном крыле первого этажа. К пониманию, что в этом мире – рабовладельческий строй, я отнесся спокойно. А что было делать? Прыгать и кричать: «Да как вы можете?! Это же люди! Отпустите их немедленно!» Я и так-то на положении «ударившегося головой». Да и некоторые аспекты рабства были даже приятны. Но и высокомерно к Пасоту, скажем, или другим слугам, я не относился. Вот Корндар, например, на людях даже не разговаривал с рабом. Максимум давал краткие указания суховатым тоном. И на меня ворчал, если я разговаривал с рабом при посторонних.
– Корндар, расскажи про деда… – Слова «дед» как такового в языке этого мира не было, поэтому на местном моя просьба слышалась так: «Корндар, расскажи про отца отца».
– Правильно надо говорить: «Отец моего отца», – скривившись, поправил меня брат.
Скривился он не из-за моего вопроса. Сейчас как раз был такой момент, когда я знал, но не мог показать, что знаю. Так и хотелось сказать ему: «Да опохмелись ты наконец!..» – Но возникнет подозрение – а откуда я знаю? Я, конечно, играл роль человека, к которому память понемногу возвращается. Но так как в действительности она совсем даже не возвращалась, то и я не выпячивал напоказ знания.
