Кто-то заорал мне в ухо: «Вперед, Болотная! К новому миру, к новой эпохе!»
Я ощутил мощный толчок в спину и покатился по асфальту, закрывая руками лицо, защищаясь от ног и коленей.
Рядом орали:
– Костя, читай Facebook! Ермолаев задержан!
– Власть – нам, власть – либералам! – раздавалось откуда-то слева.
Я поднялся на четвереньки, но тут же упал снова, получив чем-то твердым прямо в лоб. Разлетелись искры, послышалось шипение, словно кто-то открывал гигантскую бутылку с колой.
– Дайте России мир, дайте миру шанс! – орали рядом.
– Володя, обходи слева! Давай покажем этим сукам!
Удар, удар, удар. Куда били? По мне, по асфальту, по флагам, по телам? Топтались, падали. Ходили по головам, по женским и мужским.
Окровавленный хиппи голосил, словно баба:
– Полицейское государство – оставим прошлому!
Сзади раздалось:
– Вся власть Лимонову! Вперед, НБП, вперед!
Я приподнялся. Увидел, как три здоровенных мужика размахивали палками, пытаясь ударить омоновца по голове. На помощь омоновцу пришли другие, словно инопланетяне – страшные, черные, из другого мира. Они рубили дубинками всех, кто попадался на пути. Толпа неуклонно тащила меня прямо под их удары. Я ринулся в другую сторону, уперся в живот мужику, который пытался удержать красный флаг. Мы падали с ним вместе, флаг заехал по лицу женщине, сбив с нее очки, раскроив нос.
Вокруг трещало, хрустело, свистело. Чей-то крик «За свободный мир!» захлебнулся, превратился в рык. «Вперед, русская революция!», «Живым не дамся!», «За свободу, за Немцова» – многоголосье сливалось, порывы ветра разносили стоны по всем сторонам света, асфальт под ногами покрывался кровавыми пятнами, словно принял главные удары на себя.
Услышал:
– Сер… Сергее-ев!
Увидел тебя за мельтешащими спинами. Волосы твои растрепались, лицо постарело, ты тянула ко мне руки, на которые вдруг упал длинноволосый мужик. Ты дернулась в сторону – мужик рухнул под ноги омоновцам.
Двинулся к тебе, закрывая голову, словно боксер. Волны людей носили меня с амплитудой в три метра, я то видел тебя, то терял из виду. Я четко осознал, что мы оба сейчас погибнем в этой волнообразной кровавой толчее.
Кто и с кем здесь сражается? Кто за кого?
Неудачный концерт, белый свитер в мусорном баке, ты, бьющаяся о забор лицом, Мурзин, лакающий мой коньяк, – все это неслось передо мной детской шалостью, милым недоразумением. Неслось сквозь хаотичную кровавую густоту, сквозь палки и флаги, неслось и повисало на перекошенных лицах, на шлемах ОМОНа, на окровавленных усах, разбитых очках и падающих телах.
