Тебя прорвало, как канализационную трубу:
– Как мы будем жить? Ну как? У нас же когда-нибудь родится ребенок, он будет видеть вот это? Вот эти пять баклажек по всему дому? Ты бы вещи разобрал, повесил бы полки, фотографии, протер бы шкафы, заказал бы стенку. Что ты умеешь кроме пяти баклажек?!
Помнится, в ответ я икнул и кашлянул. Возможно, сделал это в обратном порядке.
Ты продолжала затапливать дом помоями:
– Пять баклажек. Почему столько?! Ты что, не мог выпить одну?! Да чем ты вообще думал? Ты обзываешь меня, орешь на меня, ты не воспринимаешь критику. Ты хороший, талантливый, умный, но как мы будем жить? У нас же будет ребенок.
Так я впервые серьезно задумался, что у нас может быть ребенок. Естественно, мне захотелось шестую баклажку. Я сполз со стула и пополз мимо твоих ног в коридор. Я был ящером – отвергнутым, вымирающим, злым. Я ползал среди ботинок и туфель, где-то там, в коридоре. Я натыкался на твои ноги в полосатых носках всюду, в какую бы сторону ни свернул.
– Ты мразь, Сергеев. Скользкая, ядовитая, – сказала громко.
Пришлось мне ползти обратно, ведь я не нашел ничего, что напоминало бы мои ботинки. Одежда рептилиям не предназначена. Не положена. Я озирался по сторонам и созерцал пыль, какие-то болты и твою заколку под диваном.
Я хотел на волю. В прерии. В пустыню. Подальше. Но вместо этого мне предлагалось встать, включиться в этапы эволюции и заиметь ноги, повесить картины, полки, заказать новую стенку и убрать штукатурку, которую насверлил рабочий по имени Арсен.
Но почему? Почему ты увидела пять баклажек, эти пять преступно опустевших баклажек, но ты молчишь про килограммы пыли, которые застилают все в доме? Пыль – это несущественно? Пыль – это подарок мне? Песок для меня? Для ящера и варана? Я должен и я буду жить в этой пыли! Буду купаться в ней, нежиться под диваном. И не трогай, не трогай, не трогай меня…
– Как мы будем жить…
– Сейчас мы будем спать…
Ночью варан превратился в человека с больной головой и пивным перегаром. Это уже давало право переползти с пола на диван. Эволюция коснулась меня своим пальцем-указкой в темноте ночи. Никто не видел перевоплощения. Чудовище зашевелилось, затрепетало, содрогаясь, и улеглось на диван. Эволюция всегда болезненна для отмирающего вида. Мне были нужны пять баклажек воды, но сон оказался сильнее.
Утро прикатилось в мой сон зеленым шерстяным клубком, созданным из твоего голоса:
– Рассказывай, кому ты там вчера пьяный написывал. Кому там целоваться предлагал. Рассказывай про пять баклажек. Ты знаешь, что тебя на работе разыскивают? Ты знаешь, что ты просрал юбилей, где должен был петь? Ты знаешь это все? Ты знаешь, что я не спала? Иди хоть зубы почисть, – ты отвернулась, выдохнула, опечалилась.
