И конечно, это могло постепенно превратить Крым в огромное социальное болото (каковым, кстати, его усиленно пытаются выставить сегодняшние киевские национал-фашисты). Спасли Крым от этой судьбы те самые группы людей, которых принято называть «пассионарными»[14] и которые попросту не прекращали предавать огласке разнообразнейшие примеры украинизации Крыма, начиная от развития всяческих «украинских осэрэдкив» и заканчивая олигархизацией народных богатств. Спасло и то, что Украина все двадцать три года ничего не делала на полуострове — только растаскивала земли и присылала наместников. Это «невмешательство» позволило Крыму остаться незатронутым так называемым «украинским мировоззрением». Тем не менее определённая мещанская «болотистость» осталась, и значительная часть крымчан по сей день искренне уверена в том, что им должны все и всё, а сами они не должны никому и ничего. Они привычно, ещё «по-украински»[15], ругают и поругивают государство, что бы оно ни делало, находят повод для жалоб и нытья даже там, где даже Пьеро улыбался бы до ушей. Они не готовы даже пальцем пошевелить, чтобы от дыхающие ехали к ним с охотой, а не только из-за закрытия Турции. В общем, курортное сознание не умолимо и, пожалуй, неискоренимо; вот оно-то мне и не по душе.
Вместе с тем с этнокультурной точки зрения сознание крымчан — русско-советское. Украинский морок не затронул его никоим образом: никаких объективных оснований для этого не было (южнорусские культурные особенности, из которых в XIX и XX веках усиленно конструировали «украинскость», Крым никак не зацепили, а уж западной, австро-польской версии украинства и вовсе не на что было опереться), и проникновение материкового пропагандистского тумана тоже было заметно затруднено, хотя и не заблокировано вовсе. Огромную роль играл, без условно, русский язык: Крым оставался русскоязычным все постсоветские годы, и даже гиперактивная крымскотатарская диаспора никак не меняла этого состояния, напротив: крымские татары (за исключением меджлиса, влияние которого ограничивалось сугубым меньшинством крымскотатарского населения) регулярно демонстрировали очевидную близость к русскоязычному и русскокультурному общественному пространству Крыма, в то время как материковое украиноязычное пространство оставалось для них непонятным и посторонним.
Кстати, вопреки стереотипному восприятию взаимоотношения русско-советского населения Крыма и крымскотатарского не были априори конфликтными. Да и с чего конфликтовать? Знаменитые «земельные самозахваты», во-первых, чаще всего совершались меджлисовцами, во-вторых, противоречили интересам «крымско-киевских» жиртрестов-олигархов, которые претендовали на эту землицу сами. Поэтому конфликтными были скорее взаимоотношения крымских татар с Киевом. Объяснялось очень просто: Киев не только не препятствовал Турции активно поддерживать меджлис, но и сам заигрывал с экстремистами и всячески их улещивал, видя в них удобное «антимоскальское» орудие. Так было всегда: и в первый «пророссийский» срок Кучмы (когда Крым лишился своей конституции), и при «пророссийском» Януковиче, не говоря уже обо всех остальных периодах. Но при этом меджлис никогда не объединял всех татар полуострова. Он не был «меджлисом крымскотатарского народа», он всегда функционировал как сектантская организация. И поскольку эта сектантская организация всеми силами обостряла (а то и создавала на пустом месте) межнациональные и прочие конфликты, то те крымские татары, которые к меджлису не принадлежали, относились к нему крайне враждебно, ведь своими провокациями и инсинуациями чубаровы-джемилёвы усложняли жизнь всех крымских татар, а не только своих сторонников. При этом для самих меджлисовцев, особенно для руководства, создаваемые ими проблемы и конфликты проходили совершенно безболезненно: элита есть элита, проблемы она создаёт для плебса, а себе оставляет плюшки и ништяки. Так и получилось, что «неомеджлисенные» крымские татары воспринимали меджлис как источник проблем и точно так же — всех внешних спонсоров меджлиса. Между прочим, решающим образом позицию крымских татар определил фальстарт междлиса, который незамедлительно признал свершившийся в Киеве переворот и заявил о полной и безоговорочной поддержке новой «власти». Учитывая, что даже тогдашние крымские власти ещё в декабре 2013-го официально осудили Евромайдан и руливших там экстремистов; учитывая, что игравшие на Евромайдане одну из главных скрипок ультранационалисты не скрывали намерения лишить Крым автономного статуса и ни в коем случае не отдавать его крымским татарам (которых они вместе с русскими прямо именовали врагами); учитывая, что «требование» меджлиса снести памятник Ленину в Симферополе, озвученное 23 февраля, вкупе с попыткой блокировать Верховный Совет Крыма тремя днями позже фактически противопоставляло всех крымских татар (помимо их воли) русскому большинству населения полуострова.
