— Как тебя звать?
- Лукией звать ее, ваша милость, — быстро ответила за девочку матушка Раиса.
Крестик у тебя есть? А ну, покажи!
Лукия расстегнула дрожащими пальцами воротник, показала старой мегере маленький железный крестик. Графиня с довольным видом закивала крючковатым носом. Затем повернулась к матушке Раисе, сказала:
Я забираю ее с собой.
Как, ваша милость, сейчас? — спохватилась воспитательница.
Сейчас, сейчас.
Скаржинская застучала палкой по полу, матушка Раиса ринулась вперед, чтобы открыть перед патронессой дверь. А через десять минут Лукия уже ехала со старой графиней, съежившись в углу графского фаэтона.
Глава одиннадцатая
КАТОРЖНИКИ
Бескрайним сибирским трактом медленно двигалась по этапу партия каторжников. Они шли по четыре в ряд, конвоируемые солдатами. Сзади поскрипывала телега с убогим скарбом этапников — торбами, деревянными сундучками, плетенками.
Среди каторжан была Явдоха Гопта. Она шла рядом с другой женщиной, подавленная и измученная дальней дорогой. Кучи серого камня, белые березки вдоль тракта, однообразное покрикивание конвоиров, которые шли с примкнутыми к винтовкам штыками, навевали на сердце невыразимую, смертельную тоску и грусть.
Несколько каторжан было заковано в кандалы. При каждом шаге кандалы звенели, и этот звон, казалось, стоял над всем сибирским трактом, плыл над непроходимой тайгой.
Уже далеко позади остался суровый «каменный пояс» — седой Урал. Уже давно на горе Березовой, у гранитного столба, попрощались с родным краем арестанты. Почти каждый взял себе в узелок горсть родной земли, которую, умирая на чужой стороне, попросит положить в гроб. Давно уже миновали зауральские сухие степи. Сибирская тайга, густая, непроходимая, надвигалась со всех сторон темно-зеленой хвойной стеной. Изредка каторжники затягивали песню:
По диким степям Забайкалья,
Где золото роют в горах,
Бродяга, судьбу проклиная,
Тащился с сумой на плечах.
Песня была такая же печальная, как бесконечный тоскливый путь, как арестантские серые халаты, как несмолкаемый заунывный звон кандалов.
Тайга надвигалась все ближе и ближе. Пошли сумрачные, дикие места. Каторжники уже не пели. С тяжелыми тайными думами смотрели они на тайгу, все неспокойнее становилось на душе. Все реже стали попадаться этапы — пункты, где партии осужденных останавливались на ночлег. Часто ночевали просто на дороге, на поляне. Тогда горели яркие костры, пламя высоко вздымалось вверх, в темноту сибирской ночи, и освещало часовых, которые стояли вокруг, тяжело опираясь на винтовки.
