- Ты почему не рассказал мне раньше?…
Один отец Викентий не принимал участия в общем разговоре. Как приличествует человеку от мирских дел далекому, он только слушал, посматривал да временами благодушно отхлебывал ликер, стараясь не притронуться липким краем рюмки к холеной, расчесанной надвое бороде. Лиловая шелковая ряса шуршала, когда он шевелился.
А разговор, между тем, казалось, катится приятным и спокойным ходом. Федор Евграфович спрашивает у племянника:
- Значит, сам ездил?
- Сам, Федор Евграфович.
- Ну и как?
- Вышел ко мне, представьте, мужчина лет тридцати, этакий крупный. Отчасти рыжий. «Я, - говорит, - к вашим услугам: инженер Лисицын. И что вы про сахар, - говорит, - это сущая правда». Потом принес из другой комнаты своего сахара щепоть в стеклянной трубочке…
- Черного? - ахнула Анна Никодимовна, уронив на скатерть ложку.
- Нет, милочка, к прискорбию, белого, обыкновенного.
Титов забормотал шутя, что вот не ведал-де, где сласть. Спросил:
- Сережа, а сколько в угле найдено сахара… процентов?
- Процентов? - осклабился Сергей Сергеевич. - Нисколько не найдено!
- А откуда тогда?…
- А он, представьте, сложил вместе три вещи: уголь, воду и воздух. И получил, стало быть, из ничего - сахар. Как захочет, так и повернет. Желает - сахар получается, желает - вообразите, крахмал из того же сырья…
Пружины кресла звякнули: Федор Евграфович взмахнул руками и хлопнул себя по бедрам.
- Ах ты, пречистая богородица! Поди, выходит, дешево?
Чикин посмотрел исподлобья, взял нож, молча отрезал ломтик ананаса. Нельзя сказать, чтобы теперь, по зрелом размышлении, его особенно тревожило открытие Лисицына. Сергей Сергеевич знает: сам Лисицын пока ест сахар с чикинских заводов. Своего-то за шесть лет не наработал и с полфунта. Вообще темное дело - искусственный сахар. Да авось оно заглохнет постепенно: бог милостив!
Но зачем же успокаивать Федора Евграфовича? И Чикин, прожевав кусок, мрачно сказал:
- Грозится он: воздух и вода, говорит, ничего не стоят. Уголь - пустяк! За малым остановка… А там обернется в тысячи пудов, глядишь!..
Титов почему-то не придал значения мрачному тону племянника. «Благодать какая»,- думал он и мысленно прикидывал, что в случае чего не грех будет к племяннику в компанию войти. Коли не врет Сережка, здесь можно сразу: шах королю и еще фигуру двинуть - мат!
Федор Евграфович воинственно потер ладони, будто и верно перед ним шахматная доска, - он был большой охотник «побаловаться» в шахматы. Да и в делах и в жизни он был любителем эффектных, смелых комбинаций. Его не столько привлекала выгода (конечно, выгода - сама собой), как азарт борьбы, удовольствие победы, и чтобы противник остался в дураках. Ради этого он мог пойти на крупный риск.
