- Матвей, так ты считаешь - утопия? - лениво поинтересовался Сенька.
- Я? - переспросил Матвеев. - Я ничего не считаю. Вообще вздор.
Зберовский вздохнул и посмотрел вверх. Полнеба закрывали темные стены домов. Над домами дугой - три одинаковые звезды, хвост Большой Медведицы. Около средней из них - крохотная звездочка И Грише вспомнилось: звездочка эта называется Алькор. Еще отец ему говорил: у древних римлян было принято отыскивать ее, чтобы проверить зрение. Кто ее видит - значит, хорошие глаза…
Крестовников, будто размышляя вслух и словно озабоченно, сказал:
- Матвей! По-моему, Осадчий там в организаторах, скорее всего, состоит. Похоже. А он с тобой не откровенничал?
- Н-не думаю. Нет, знакомые у него там. А что?
- Да ничего, я так. Просто любопытно.
- А! - сказал Матвеев и дальше всю дорогу не проронил ни звука.
Через четверть часа по тем же дворам, по тем же улицам домой возвращался Осадчий. Зябко засунув пальцы в рукава, он тоже глядел на Большую Медведицу. На сердце у него было неуютно. Вчера получил письмо от жены старшего брата: Никита стал без удержу пьянствовать с тех пор, как получил расчет из пароходства. Выбросили человека за борт… Нужда у них, дети голодные, босые. Надо что-то предпринять. Конечно, он им пошлет весь свой запас. Но что он может, кроме двадцати рублей?…
В мансарде, когда Осадчий пришел, все оказались в сборе. Октавой рокотал голос Матвеева. Анатолий звенящим тенором выводил:
Как на то-ом на стру-жке…
Зберовский закинул руки на затылок. Глаза его мечтательно полузакрылись.
Осадчий быстро снял шинель. С легкой улыбкой остановился у открытой двери комнаты.
И Кожемякин, и Захаров, и Крестовников - все пели. К шести голосам добавился седьмой - Осадчего:
«Садись, Николай!» - кивком пригласил Кожемякин; он подвинулся, освободил рядом с собой место на кровати.
Песня текла широкая, медленная, как Волга у Нижнего Новгорода.
Приятно становилось на душе, немного грустно.
Анатолий, покраснев, брал высочайшие ноты:
Со-о-рок два-а си-и-дя-ат…
Мысли Осадчего словно разворачивались по спирали. Сейчас он думал уже о пароходах общества «Кавказ и Меркурий», на которых брат раньше служил машинистом. Ему представилось, как хорошо на пароходе, когда солнце всходит. На палубах пусто: пассажиры спят. Вода дымится вокруг от расходящегося тумана. Свежесть в воздухе. Плицы стукают по воде: туф, туф, туф, туф…
Два сезона, тайком от гимназического начальства, и он работал с братом. Был смазчиком у машины. Поступал работать на летние каникулы - Никита как-то устраивал. Нужны были деньги, брату самому не хватало: семья. А кончилось это очень плохо. Чуть-чуть не исключили из шестого класса.
