- Не знаю.
- Нет, пожалуйте, пожалуйте, - ехидно посмеивался немец и манил к себе пальцем. - Напишите-ка из прошлого урока…
Иванов долго стоял у доски и молчал. Злыми глазами смотрел на учителя. Потом взял кусок мела, большой, неудобный. Оглядел его со всех сторон - положил обратно. Достал из кармана перочинный ножик, раскрыл. Опять взглянул на немца.
- А нож… зачем? - испугался Отто Карлович.
Пронзительно чихнув - как раз в это время ему чихнуть захотелось, - Иванов ответил:
- Мел чинить!
А Отто Карлович, не разобрав в чем дело, опрокинул от страха чернильницу и выбежал из класса. Через несколько минут он вернулся. Вместе с ним вошли инспектор классов, полковник Лунько, офицер-воспитатель и двое солдат. Иванов понуро стоял возле кафедры.
- Дайте нож! - приказал воспитатель.
- Какой нож? Чего?
- Веревку! Вязать его! В карцер!
Солдаты навалились на стоявшего у кафедры, скрутили назад руки и вытолкнули в коридор. По пути обшарили его карманы - вытащили перочинный ножик:
- Есть, ваше высокоблагородие! При нем…
Спустя два дня, когда уже стало известно, что Иванова исключают, Лисицын тайком от всех направился к офицеру-воспитателю. Постучал в дверь:
- Господин подполковник, можно?
- Ну, войди, - сказал офицер. - Что тебе?
- Позвольте… - начал Лисицын, озираясь, - он почему-то не хотел, чтобы разговор услышали другие кадеты. - Разрешите, господин подполковник… Конечно, Иванов… я не оправдываю его вообще. А все-таки сейчас несправедливо. Сейчас он не был виноват.
- Что-о?
- Не был виноват, говорю.
- В чем это не был?…
- Он не хотел Отто Карловича зарезать.
- Ты ясно понимаешь, о чем говоришь? Ты что, мнение свое высказывать решил? Марш отсюда!.. - крикнул подполковник. - Нет, стой, погоди! Ты крепко-накрепко запомни: твое дело - слушать и повиноваться. Слушать, повиноваться, и только! Под лампу станешь - на первый раз. Подумаешь… - он саркастически засмеялся, - подумаешь… совета его не спросили! Да если ты еще когда-нибудь осмелишься на что-нибудь подобное!.. Марш отсюда, сказано тебе! Кру-гом!
Наступили морозы. Плац засыпало снегом. На переменах, когда открывались форточки, в класс текли струи белого холодного пара. Приближалось рождество.
Однажды кто-то громко позвал:
- Кадет Лисицын! К инспектору!
Такие приглашения в корпусе бывали редки. Они не сулили ничего приятного. Все начальники, даже классный воспитатель подполковник Терехов, с кадетами попусту не разговаривали. Разговоры обычно были короткими: кадет провинился - надо его наказать.
