Как-то раз она решительно заявила мне: «Беньямин, я хочу научить тебя играть на пианино!» Для начала она познакомила меня с премудростями скрипичного и басового ключей. Так мне открылся мир дивных звуков, и я узнал новый язык счастья…
Излюбленным местом наших встреч сделалась скамейка на кладбище, где мы сидели часами, не замечая, как летит время. Незаметно подкрадывался вечер, и кладбищенские памятники исчезали в темноте…
В один из таких вечеров нас охватило безумие. Я помню блики вечернего света, скользившие по ее лицу. Оно было торжественно-печальным, и я нежно гладил его. «Ой, мой мальчик!», — простонала Гита. Тело ее изогнулось от страсти, она с силой прижалась ко мне и укусила меня в шею. Я забыл обо всем на свете…
Ласково шелестела листва многое повидавших за свою жизнь деревьев, они лили на нас поток благословений и устилали наше ложе цветами. Под нами же, спеленутая вечностью, лежала страна смерти, из которой пробивались напоенные жизненной влагой корни. Я задыхался от счастья и бормотал всякие глупости… «Ты похудел, Беньямин, — шептала мне Гита. — Это я тебя съедаю…» На самом же деле мы оба со свирепой ненасытностью пожирали друг друга. В листве над нами качалась луна, бежали облака и летела звездная пыль…
* * *
В клубе жизнь кипела по-прежнему. Я часто наведывался туда, рассказывая собравшимся о творчестве Гнесина и Мапу[32]. Мы по-прежнему устраивали концерты, пели веселые и грустные песни, герои которых носили привычные черты персонажей нашего фольклора.
Я вспоминаю своих друзей по клубу, с которыми нас объединяли в те времена любовь к Сиону, единый порыв и молодой энтузиазм… Я вижу пред собой Хану Шапиро, нашу библиотекаршу, — на ее некрасивом лице застыло выражение женской преданности и тоски… Слава богу, теперь она, кажется, довольна жизнью и работает в детском саду… А вот и Калман Фишман, признанный лидер нашей организации, рослый красавец с глазами идейного фанатика. И он-то как раз, неожиданно для всех, женился на русской, а вскоре наш бывший вождь крестился и сразу взял себе фамилию жены…
Самый тихий из нас был Шимон Фрумкин, обычно незаметно сидевший в уголочке. Так, просидев там молчком, он через некоторое время женился на Зине Шалит и укатил с ней в Палестину, где они и родили двоих детей…
Единственный среди нас, кто не тронул свои пейсы и до двадцати лет продолжал молиться по три раза в день, был Абрам Штейнберг, что, впрочем, не помешало ему стать хорошим инженером. Мы с ним, слава Богу, и по сей день большие друзья…
