Так покачнулся и рухнул мой первый идол — женщина. А через некоторое время утратил свою привлекательность и другой…
Признаться, голову мою еще до этого начали посещать какие-то странные мысли, потихонечку стала ослабевать и моя вера в Бога — надежная опора детей и стариков. Помнится, когда мне к бар-мицве[27] купили красивый тфиллин[28] в красной сумке, я долго верил, что именно в ней заключалось все мое достоинство. Шохет Хаим научил меня наматывать ремешки на руки. Я наматывал, а ему все не нравилось, как я это делал. «Крепче! Крепче!» — настойчиво требовал мой наставник и, причиняя мне боль, стягивал ремнями еще одного раба нашего народа.
Когда я немного повзрослел, мной, как водится, овладела свойственная юношам склонность к критиканству. Смелые, новые идеи носились в воздухе, подтачивая казавшиеся незыблемыми основы прежнего миропорядка. Вошли в моду секретные разговоры с молодыми бунтарями. Появилась трещина, увеличивающая разрыв между мной и моей прежней верой, и я потерял интерес к своей красивой красной сумке. А потом, и вовсе сбросив с себя привычные покровы наивности, я превратился наконец во взрослого человека.
Но не успели с моего тела соскользнуть прежние одежды, как я сразу же облачился в плащ Сиона. Ибо отныне именно в этом увидел я спасение моего народа. Я стал усердно посещать дом стекольщика Моше, где собиралась молодежь, окончившая хедер. Здесь мы коротали зимние вечера, орали и спорили до хрипоты. Дома я до одурения зачитывался Ури Нисаном Гнесиным[29], погружался в тексты Шас Бавли[30] и Иерушалми[31]…
Утро у нас начиналось обычно со вздохов матери, родословная которой восходила к самому сочинителю «Халахот Олам». На плечах матери и держался, собственно, весь наш дом. Отец мой зарабатывал деньги тем, что варил мыло. В подвале нашего дома стоял большой стол с формами, в которые он разливал жидкое мыло. Затем, когда оно застывало и твердело, он нарезал его на части. Помнится, в то время очень трудно было достать соду, но ее поставлял отцу муж Гиты.
Пришла весна, и я снова зачастил к Эзеру. В то время в нашем городке стояли немцы, и многие были уверены, что это надолго, если не навсегда. По воскресеньям в городском саду играл военный оркестр.
Однажды я, как обычно, зашел к своим друзьям. Гита была одна, играла на пианино и не заметила моего прихода. Я стремительно наклонился к ней и поцеловал ее волосы, и вдруг она нежно улыбнулась мне… К счастью, ее муж уехал из города по торговым делам, и мы провели тогда незабываемые дни. Сколько нежности и страсти было в этой обворожительной женщине!..
