В дверь постучали. Тетюрин открыл. Вошла Жанна.
– Маму раскручиваете? – сразу спросила, лишь увидела включенный компьютер.
Словно ее только и ждали.
Подошла к окну. Посмотрела в окно. Повернулась к Тетюрину и широко улыбнулась – бессмысленно, можно было б сказать, кабы не обворожительно; короче, сердитый Тетюрин улыбку принял.
– А почему вы не в Холл-Паласе? – весело спросила дочь Несоевой-старшей. – Там все начальство сейчас.
– Вот потому я и здесь, – ответил Тетюрин.
На фоне окна Жанна походила не на саму себя (какой он увидел ее в 437-м), а была как бы себя самой во весь рост портретом, зачем-то вышедшим из рамки, или лучше – автопортретом. Думает, подумал он, что раздевать ее глазами теперь нет необходимости: на фоне окна платье прозрачно.
– И по каким же параметрам вы мою маму раскручиваете?
– То есть?
– Если б меня, то как Жанну д’Арк, наверно, да? Только она была девственницей.
– Это да, – сказал Тетюрин.
– Мама на Жанну не очень похожа. По-моему, Анастасия тоже красиво.
– Вполне, – согласился Тетюрин.
– Так вы правда писатель? – Жанна спросила.
Он повел головой, в целом не возражая.
– И что же вы написали?
– А ничего.
– А дадите почитать?
– А не дам.
– А и не надо.
Тетюрин подумал, что пуговица на ее платье, снизу четвертая по счету, была расстегнута не столько провокативно, сколько провокационно.
– Никогда не совращала писателей.
Тетюрин хотел сказать вроде: «А я и не позволяю себя совращать родственникам моих клиентов», но вместо того спросил:
– Неужели? – причем недоверчиво в нос, с каким-то ненатуральным, фальшивым прононсом.
– Как вы сказали, невербалка, да?
Со словами:
– Вербалка?… невербалка?… как вы говорите? – она подалась вперед, и он, видя ее огромные вытаращенные на него черные глаза, нахальные до невозможности, с удивлением почувствовал ее теплую ладонь у себя в джинсах.
«Значит, прежде, чем перейдем на ты», – медленно подумал Тетюрин. И ошибся.
В джинсах мгновенно откликнулось, Тетюриным несанкционированно; Жанна стремительно выпрямилась и, сделав «адью» рукой, вышла из номера.
Ошарашенный Тетюрин как был прислонен к дверце шкафа, так и остался стоять неподвижно. Недообольщенный, он осмыслял ощущения. Что-то не то. Был недоволен собой. Не то сделал: именно – ничего не сделал. Не расфуфырил хвост, не исполнил брачного танца. С ним играли не по его правилам. Теоретически он этого не любил. И потом, он не любил грубой игры. Кто он в данный момент – неотразимый победитель, которому готовы сдаться без боя, или объект потребительского интереса?
