Диньо уже кричит. Петьо не выдерживает.
— Да! — только и вырывается у него из груди.
— Да, — повторяет Крик, — им нужен инженер. Свой! В бригаду! Наш человек, наш наследник, а не как тот, что по слогам разбирал чертежи.
Стул заскрипел на кирпичном полу.
— Мы решили… этим инженером будешь ты.
— Чудесное новое начинание, — бормочет председатель профкомитета в клетчатой блузке, молчавшая до сих пор. — Это…
Крик зло смотрит на нее, и она замолкает. Нет-нет, это не почин, это как заклинание. Это наказ. Диньо чувствует, но не может выразить. Оно родилось там, в его душе, как крик, все превозмогая и заглушая. Может быть, это пришло, когда вибрация огромного барабана сотрясала его тело, или в больнице, когда кричал: «Она двигается, она двигается», а может, при виде белизны побеленных стен в общежитии. Он сам не знает когда, но понимает: то, что предлагает, хотя и бессознательно, совершенно необходимо…
— Ты должен, слышишь? — снова кричит Диньо. — Должен! Дети обязаны продолжать дело своих отцов, но на более высоком уровне… Слышишь!.. Стать их наследниками…
Бригадир снова в своей стихии, и все молчат.
— Осенью, как приедешь в институт, первым делом скажи Икономову, чтобы он дело свое хорошо делал…
Диньо встает, снимает со спинки стула свою куртку и молча выходит. Только теперь Петьо понимает, что решение принято и обжалованию не подлежит…
Скоро придет Диньо Крик. И пока профессор не закончит лекцию, он будет шагать на своем протезе по коридору. Белый гипсовый потолок, наверное, будет страшно раздражать его, но он не произнесет ни слова. Только удивится, как это у людей хватило ума поместить над головами такую бесцветность. Петьо тоже не выносит белого. Вот и вчера вечером его больше всего раздражал именно этот гипсовый потолок. В темноте он просто резал глаза, не давал ему спать. Петьо вертелся в чужой кровати. От чужих окурков дача пропиталась осевшим зловонным табачным дымом. Портреты представителей незнакомого родословного древа смотрели на него со стен. Шелла откинула одеяло. Ее белые пальцы с красными ногтями впились в его мышцу, они напоминают ему крупные капли крови. Он слышит ее голос:
— Ух, ты какой. И мускулы как налились!
Кровать жесткая и неудобная, будто снизу пружина впилась в спину. Он встает. Выбрасывает из пепельницы чужие окурки, садится и закуривает свою сигарету. «Мелник», второй сорт, — к ним он привык еще на стройке. Их курит и Диньо Крик. Ими затягивается вся бригада. Если под столом валяется пачка, ее владельцем становится тот, кто первый поднимет.
