— Мы знаем об этом, товарищ Куновский. Мы прочли ваше письмо и пришли сюда проверить…
В коридоре, пахнувшем пылью и крашеными полами, наступила тишина, потом послышались тяжелые шаги, толпа расступилась — и директор оказался в центре.
— Мы построим не только студию, Куновский. Ребятам нужна столовая, общежитие…
Инспектора спрятали блокноты, директор открыл двери своего кабинета и пропустил их вперед. Куновский со жгучей злобой смотрел им вслед.
И тут вдруг ребята поняли — они полюбили Гарванова. Может быть, дело было в его легендарной славе или их проняла его тяжелая неуклюжая походка, застарелый кашель и улыбка? Они поняли и другое — кто́ против него. И готовы были со всей своей ребячьей наивной верностью помочь ему.
Синее воронье рыскало по лесам и вырубкам, забиралось в ложбины между тутовыми холмами и граяло в широких долинах. А следом долетали слухи и про Ивана Гарвана: вот он появился тут и связал двух полицейских, а там разогнал целый взвод солдат; пока его искали в Пеловской пади, отряд Ивана реквизировал брынзу у Мургавцевых в Каба́ре. Шпионы совали носы за каждый плетень, а Гарван шел от села к селу. Полиция в страхе и злобе попросила в помощь солдат, преследовала отряд днем и ночью. Села завернулись в зимние кожухи и притаились, холод вымел улицы — полиция с солдатами обложили Черникову долину, а Гарван скрывался там. Переворошили листья, прострелили насквозь деревья, вычерпали воду из колодца, даже месяц пулями изрешетили — и, окоченевшие, ни с чем вернулись в Росново.
А в корчме, привязанный к балке, трясся сельский староста. Околийский лично отвязал его и, сообразив, что Гарван был в корчме и даже речь держал, ударил одного из своих офицеров. Потом выхватил пистолет и только направил его на корчмаря, как увидел, что ведут к нему усатого стражника — в кальсонах.
— Господин начальник… — забормотал усатый, — как я после акции это… по большой нужде отлучился… И тут будто с неба что-то свалилось! Только я за ружье схватился — а Гарван тут как тут…
— Убью, скотина этакая! — набросился на него околийский и ногами его, ногами. А стражник кричит из-под ног:
— И говорит он мне: скажи околийскому, что народное войско приговорило его к смерти!..
— В карцер! В карцер скотину! — заревел околийский.
С этой ночи околийского всюду сопровождали два конных стражника и еще двое сидели с ним в кабриолете.
Иван Гарванов не забросил каменотесный молоток, подаренный мастером Цветаном в тот памятный сырой день, не забыл он и его уроков. Часто во время коротких партизанских привалов он недалеко уходил один, выбирал камень, ложился около него и мечтал. Потом ударял молотком — и откликалась душа камня… Тогда сердце его пело, радость витала над обрывами и рвами, проникала в тайные уголки лесов.
