Пятый и шестой курс химии Ломановский давать мне не хотел, потому что ПЭТ/КТ, сделанное в Москве в середине июня после четвертого курса, не показало никаких признаков опухоли, и даже спорное место в шее, где у меня какое-то время подозревали метастаз, как будто пропало — словно его и не существовало. Мы с Яной понесли все диски и бумаги в Бурденко, химиотерапевт в Бурденко внимательно осмотрела мои выписки, сравнила снимки в динамике с начала года и по июнь и сказала, ну да, все хорошо, и вот даже ребята с ПЭТ ничего не находят, и в принципе на этом можно химию остановить, но вот давайте все-таки закрепим результат и проведем еще два курса, доведем до шести, думаю, это не помешает, просто на всякий случай. В Ростове я передал ее слова и выписку Ломановскому, тот вздохнул: эти из Бурденко, начальнички, тоже мне, блин, раскомандовались, им как будто все равно, как это все рискованно, у вас же постоянно лейкоциты падают к чертовой бабушке; ну ладно, ладно, сказал он, увидев, что я раскрыл рот, чтоб возразить, все с вами ясно, и с этими словами, он записал меня на пятый курс, а впоследствии и на шестой.
Шестой курс химии прошел спокойно; это если не считать неприятного случая со шкатулкой, которую я когда-то нашел в бомбоубежище завода «Красный Аксай». Я склонен считать этот случай чем-то вроде сна или временного помешательства, может быть, даже вызванного химией, хотя прежде ничего подобного не случалось; впрочем, какая теперь разница.
После четвертого курса химии я сделал МРТ в железнодорожной больнице Ростова. Специалист железнодорожной больницы описал МРТ смутно: но вроде бы все было в порядке. Однако с некоторых пор мы доверяли описанию только узких специалистов, поэтому перекачали файлы с диска на винт, залили на яндекс-диск и скинули ссылку Спирину. Это было вечером. Яна меня разбудила рано утром. По лицу ее было понятно: что-то случилось. Я спросил: что такое? Яна сказала: Спирин ответил на мейл. Я поднялся. Мама сидела на диване у компьютера, смотрела в одну точку. Я сказал: доброе утро. Она сказала: доброе утро, сыночек. Я сел за компьютер. К письму Спирина прилагались скриншоты моего черепа с пририсованными к ним в пейнте красными стрелочками, которые показывали светящуюся зону, похожую на червя. Спирин писал, что посмотрел снимки. В том месте, где раньше был рецидив, он ничего не обнаружил; но теперь подозрение на опухоль в лобной пазухе. Есть шанс, что это сильное воспаление, но вряд ли. Спирин предложил либо взять биопсию, либо сделать ПЭТ/КТ. Далее либо снова облучение, либо операция с риском получить ликворею. Это был как удар под дых. Химия не помогла. Опухоль прогрессирует. Яна позвонила в Москву: договориться насчет ПЭТ. Нам назначили на следующую неделю. Я распечатал скриншоты со стрелками. Мы действовали по заведенному порядку. Я думал: надежды нет. Надежды нет. Я думал это без особой тревоги, как о свершившемся факте. Яна написала пост в фейсбуке: спрашивала, может, кто-нибудь в Москве приютит нас на неделю. В прошлый раз мы жили в недорогой гостинице возле станции метро «Маяковская» (неподалеку от института нейрохирургии), но даже за дешевый номер пришлось оставить приличную сумму. Отозвался поэт Виталий Пуханов: у него есть свободная однокомнатная квартира, где в данный момент никто не проживает. Это было действительно внезапно и приятно.
