— Не трави душу, Никодим… — сипло взмолился он. — Замолчи!..
Африкан встал. Широкое лицо его набрякло, потемнело.
— Если я сейчас замолчу, — с трудом одолевая каждое слово, выговорил он, — камни возопиют… Да что там камни!
Неистово махнул рукой — и в сломанном репродукторе что-то треснуло, зашуршало, а в следующий миг в мёртвый динамик непостижимым образом прорвалась вечерняя передача Лыцкого радио. Звенящий детский голос декламировал самозабвенно:
Когда Христос был маленький,
С курчавой головой…
— Не смей!.. — Виталя вскочил, кинулся к репродуктору. Сорвав со стены, с маху метнул об пол и с хрустом раздавил каблуком…
Он тоже бегал в валенках
По горке ледяной…
— как ни в чём не бывало продолжал ликовать расплющенный в лепёшку динамик.
Виталя взвыл, схватил репродуктор и, вылетев в открытую настежь дверь, кинулся к колодцу.
В просторы иудейские
Зашвыривал снежки…
— прозвенело напоследок. Далее послышался гулкий всплеск — и всё стихло. Затем в проёме, пошатываясь, возник Виталя. Даже сквозь обильную волосатость заметно было, что лицо у него — искажённое.
— Уходи… — обессиленно выдохнул он. Набычась, протопарторг двинулся к двери. Анчутка метнулся за ним. Оказавшись на пороге, Африкан плюнул и, не стесняясь хозяина, отряс прах с высоких солдатских ботинок.
— Именем революции, — процедил он. — Лежать этому дому в развалинах…
Оставшийся в одиночестве хозяин проклятого жилья нагнулся над продырявленным порожком. Гневный плевок протопарторга прожёг кирпичи насквозь. Виталя издал слабый стон и побрёл к столу. Хотел вылить остатки зелья в стаканчик — как вдруг замер, припомнив, видать, о том, что стряслось минут пять назад, и на всякий случай допил водку прямо из горлышка.
— В развалинах, в развалинах… — горестно передразнил он, роняя бутылку на пол. — А то я сам не знаю, что завтра ломать придут!..
* * *
— Ну что, друг Анчутка? — задумчиво молвил Африкан. — Где ночевать-то будем? По-партизански или в Чумахле ночлега попросим?..
Домовой беспомощно завертел пушистой головёнкой. Слева чернел лесок, справа дробно сияла в ночи окраина Чумахлы.
— Да ты не бойся… — успокоил Африкан своего пугливого спутника. — Никто тебя братве не заложит… Если какая нечисть в хате — я её в два счёта выставлю… Скажу: «Сгинь!» — и сгинет…
Услышав страшное слово, Анчутка вздрогнул и сжался по привычке в комочек. Однако тут же сообразил, что произнесено оно было не в сердцах, добродушно и, стало быть, силы не возымеет. Глазёнки домового вспыхнули.
