— Все правильно! — воскликнул я радостно. — Ведь и я был то же самое! Почему, ты думал, я нашел тебя, Александр Бронски? Да потому что я тоже понял, как и ты, братец, что в эволюциях и цивилизациях никакого толку не было, и эволюции, революции и цивилизации не стоили того, чтобы ради них крутились небесные тела друг возле друга и всем бесчисленным караваном звездных галактик уносились куда-то в мегапространство.
— Ну добро. С эволюциями мы все выяснили. Но зачем тебе понадобился я? Скажи! Не явился ли ты ко мне гнусным и грязным вором, как этот птерозавренок Тихон, прапрапраправнук чудовищного Пула? Скажи, неужели для того, чтобы подтвердился какой-то один маленький смысл, должно было произойти миллиарду бессмысленных космических катастроф? Скажи, о чем ты подумал, прежде чем явился ко мне?
— Я хотел… Я полагал… Мне стыдно было бы признаться… Но я на этом свете догадался, что смысл этого света, в особенности смысл жизни на этом свете, в метафизической системе Мары, таился в необыкновенной, беспредельной… неопалимой купине радости, которую должна была найти каждая жившая на этом свете тварь. Эта радость и была бы раем.
— Ну? Так что?
— Надо было, стало быть, эту радость познать, а не заниматься эволюциями, цивилизациями, революциями и всякими прочими мастурбациями. До потери пульса.
— Я-то при чем? Чего ты ко мне прицепился? Что тебе нужно было от меня? На что тебе понадобился я?
— Бронски, никто никому на этом свете не был нужен. Никто никому никогда ни для чего не понадобился. Все случайно повстречали друг друга на дорогах времен, посмотрели один на другого, и потом каждый ушел в никуда, в свою сторону. Никто никому не понадобился, Бронски, — и ты мне тоже, поэтому вовсе не было необходимости, чтобы ты выходил из клетки и последовал за мной.
— Куда последовал?
— На юг континента Южная Америка. До так называемого Магелланова пролива.
— А это зачем? Дальше что?
— Дальше Огненная земля.
— А еще дальше?
— Антарктида. Колония императорских пингвинов. А дальше них ничего живого не предвиделось. Может быть, там, среди их тесного скопища, в окружении лютого холодного воздуха минус шестьдесят градусов, мы смогли обнаружить последнее прибежище райского блаженства земной жизни?
— В куче толстых пингвинов, у которых на одну пару родителей одно яйцо?
— Ну да.
— Они это яйцо грели на лапах, по очереди передавая друг другу.
— Что тут такого, Бронски?
— И ради того, чтобы такое жалкое и трогательное убожество можно было увидеть, ты готов был пропердохать насквозь Южную Америку и Антарктиду?
