— Волла! Если вы насчет домашнего пансионата, то этого здесь нет, — сказал господин с балкона. — Я не даю пансион и вообще к этому бизнесу отношения не имею. Идите дальше вниз, найдете офис «Луис де Сильва», там вам подскажут.
Вдруг словно пелена спала с глаз, я увидел, что передо мной один из прозорливцев — и мы разговаривали с ним на универсальном языке прозорливцев всего мира. С того места, на котором я прозрел, — что человек рожден на свет не просто для счастья, но для райского счастья, — я, двигаясь по жизни и встречая на пути подобных мне прозорливцев, легко узнавал их. Только они не все узнавали меня. И поэтому, чтобы долго не церемониться, я представился:
— Меня зовут Томазо Кастильянос. А вы, наверное, сеньор Рауль Пифагория?
— Си, это так… Но неужели вы сын… или даже внук того Томазо Кастильяноса?
— Соседа и приятеля вашего прадедушки Рауля Пифагория, — продолжил я на той же ноте. — Они оба так положили, чтобы старшие сыновья и внуки назывались только их именами.
— Но ваш отец… или дед — я уже точно не помню, сеньор Томазо Кастильянос бросил свою ферму и уехал в Болгарию, так ведь?
— Дед. Это был мой дед. Он точно уехал в Болгарию, сеньор Пифагория.
— Рауль! Зовите меня просто Рауль! А я буду звать вас Томазо. Не возражаете?
— Отнюдь! Буду только рад, дорогой Рауль!
— Так входите же в дом, Томазо! Нам будет о чем потолковать. Вы расскажете, как сложилась жизнь вашего дедушки в Болгарии, а я расскажу про своего деда Рауля.
— Благодарю, дорогой Рауль, за приглашение. Но ведь вы из таких же прозорливых, как и я. Неужели не узнали? — спросил я, снизу вверх глядя на хозяина.
— О, простите, и правда не узнал…
— Мы отлично видим друг друга, между нами ничего нет, я мог бы на одной ножке подпрыгнуть и оказаться на вашем балконе… Однако хотелось бы знать, вы на каком месте времени находитесь?
— У меня на балконе 12 января 1941 года.
— А я направляюсь сейчас в обратную сторону, скорость моего движения стремительна; только что я из 12 января 2005 года перелетел через два ущелья и просочился сквозь тростниковые заросли. Оказалось, что я у вас в 1941 году.
— Когда вы оттуда вышли, Томазо, над вами кружилась, словно бабочка, какая-то бумажка. Я видел… Она опустилась и стала крутиться у вас под самым носом, вы поймали ее правой рукой. Что это была за бумажка?
Так спрашивал Рауль Пифагория, уже не скрываясь, у человека своего уровня прозорливости, то есть у меня.
— А, эта, — ответил я и вытащил из кармана куртки четвертушку от листа из альбома для рисования. — Это расписка, которую я давал Алене, русской девушке-гиду. О том, что я добровольно покидаю экскурсию на маршруте вокруг острова La Gomera.
