Пилай протянул мне свой рог... Потом вдруг говорит:
- Ты это здорово придумал, Тезей. Сколько тебе лет?
- Девятнадцать. - Теперь я сам почти поверил в это.
Он посмотрел на меня и засмеялся себе в бороду:
- Что они там в Элевсине натворили?.. Ставили западню на оленя, а поймали леопарда! Они сами еще этого не знают? Послушай, парень, а зачем тебе все это надо? Вот в это время в будущем году - что тебе этот Истм и все прочее?
- Когда ты умрешь, Пилай, тебе сделают гробницу, облицуют ее тесаным камнем... На палец тебе наденут твое кольцо, и в руку вложат твой меч, и лучшее твое копье дадут тебе, и жертвенную чашу, и еще ту, из которой ты пил в Зале... Пройдет сотня лет, и то кольцо будет лежать среди костей - но старики будут говорить своим внукам: "В этой могиле лежит Пилай, сын Нисия, и он сделал то и то". И ребенок скажет это своему внуку, а тот своему... А в Элевсине мертвых царей запахивают в поле, словно навоз, и у них нет даже имен. Если я не составлю себе эпитафию - кто это сделает?
Он кивнул: "Да, это понятно" - но продолжал смотреть на меня, и я уже знал, что он скажет дальше.
- Тезей, я прожил бок о бок с элевсинцами почти тридцать лет и знаю, как выглядит человек, предвидящий свой конец. У землепоклонников это в крови, они идут навстречу смерти, как птицы, перед которыми танцует змея. Но если змея танцует перед леопардом, он бросается первый...
Да, он был умен, и было бы глупо пытаться лгать ему.
- Там, откуда я пришел, человека связывает его согласие, - говорю. - Но может быть, я встречусь с этим в бою... Кто согласится жить дольше своего имени?
- Да уж конечно не ты. Но знаешь, с такой закваской в тесте, как ты, обычаи в Элевсине могут измениться. Если верить легендам, такие случаи бывали во времена наших отцов.
Эти слова разбудили мысли, что дремали в сердце моем. Теперь, после нынешней победы, перемены не казались невероятными; и я был слишком молод, чтобы скрыть это, хоть и смотрел в огонь.
- Да, может оказаться, что у нас появится беспокойный сосед, - сказал он.
Мне понравилась его откровенность, мы понимали друг друга.
- Это бык твоего отца, - говорю, - и мой приз. Его мы едим. Не знаю, кто здесь у кого в гостях, но в любом случае мы теперь не враги, разве не так?
Он внимательно ощупал мне лицо своим быстрым цепким взглядом, потом взял меня за руку и крепко пожал.
Костер догорал. Розовые и серые тени метались по пеплу, отдельные золотые искры... Объевшиеся псы лениво глодали кости... Стало тихо, мы наклонились друг к другу и перешли на шепот. Я видел, что мои минойцы спят не все, - некоторые следят, не займемся ли мы любовью. Мы сговорились добиваться войны к осени - не станем откладывать на весну. Он, как и я, не любил откладывать решенных дел... "Попроси отца, - сказал я, - пусть скажет - он, мол, слышал, что Керкион знает дорогу через Истм. Моим ребятам не по нутру будет плестись в хвосте". Он рассмеялся и пообещал. Потом мы улеглись спать. Я спал на животе: болела израненная спина. На другое утро, когда мы расходились, он подарил мне на прощание свой позолоченный рог; Товарищи удивленно глядели на это и гадали - достаточно ли долго бодрствовали накануне.
