Хотя и не принял в подданство Богдо-хан каменщиков, но приказал ноенам помогать им и помощь оказывать.
И поехали тем же путем каменщики. Давило сердце кажного, и казалось, под конскими копытами земля, как кисель, колыхалась.
Вспыхнул Иосаф на обратном пути и сказал братии:
«Чует мое сердце, что нашей вольности конец и нашей вере великое оскудение. Далекий путь мы совершили с вами, многие из вас веру в землю Беловодскую утратили, но говорю вам, есть та земля, иначе мир бы не держался на великих столбах каменных».
Ушел Иосаф в горную келейку, в молитве и посте прожил студеную зиму.
Засветило солнышко. Зашумели немолчным гулом ручьи, запели переливчато, как струны звонкие, а в ответ им в синих небесах зазвенели птичьи голоса, несмолкаемые и день и ночь.
В щель, окном кельи именуемую, луч солнышка прокрался и заиграл ласково и весело по строгому Спасу Нерукотворному. И строгий Спас, принимающий только молитвы да вздохи, заулыбался.
Не стерпело сердце Иосафа, не шли молитвы на уста, вышел он из темной пещеры и обрадовался солнцу, и траве зеленой, и почкам набухшим. А внизу, где темный лес, как щетина, с гор спускается, где реки текут, видно было: дымки синие курятся — бабы на заимках лепешки пекут.
Радостно стало Иосафу, сел он на камень и заплакал, не зная почему.
Стал Иосаф в слезах беспричинных разбираться, в одиночестве он привык, как рыбак в сети, мысли беспричинные ловить и на этот раз поймал себя в слабости и маломощности. Но не поворотил он мысли греховные, не убил змея-обольстителя, а предался им, силу и слабость свою чувствуя.
Вспомнилось ему озеро Святоярское, свечи многие в руках верующих горящие, часовенки и звон колокола тайного. А потом он увидел лицо девичье, белым платком подвязанное. Лицо бледное, как мел горный, а гла… <далее в рукописи пропуск страницы>.
Подумал, подумал и начал с горы спускаться тропинкой нетороной.
Пришел на заимку к Околелову. Бабы обрадовались, шанег на стол ставили, угощают:
«Скушай, праведник Иосаф».
«Не праведник я больше», — отрезал Иосаф, а бабы так около голбца и обмерли, как Лотова баба.
«Не праведник, — еще раз повторил Иосаф, — не праведник, потому что не знаю, откуда мой искус исходит. От Бога или от него… Вспомнил я сегодня старое, что давно забыл, и понял как будто, что живем мы не так, как надо. Молимся, плоть убиваем, вериги носим, все Богу думаем угодить, а может, ему только одну докуку делаем. В праведники все лезем, а не лезли бы в праведники, поди меньше грешили».
