Выслушал народ. Немного народу видение одобрило, больше старики, а остальные недовольны остались.
«Легко сказать, искать Беловодье, а где оно? Почто старец Кирилла прямую дорогу не укажет? Все говорит, ищи да ищи, а где ищи, не сказывает».
Помолчал народ, стал опять советоваться промеж собой.
Вышел мужик Околелов, поклонился и сказал:
«Дозвольте мое немудрое слово молвить».
Говори, всем разрешено.
Сколько голов, столько умов.
Снова поклонился Околелов, книжной мудрости был человек, хотя и мужик, и так начал:
«Загонят зверя охотнички со всех сторон, вот он и мечется. Так и мы в земле нашей. Верно будто и своей волей живем и свою силу имеем. Как будто так, а глубже в воду, дно не видно. Заводы рудные растут и близятся. Никонианцы все ближе и ближе к нам, а с другой стороны китайцы. А мы посередине. Кто же лучше — еретики ли никонианцы или нехристи китайцы? На то ли мы боронили святоотеческую православную церковь, чтобы с никонианцами хлеб един иметь и через осквернение пасть в яму страдную душами и телесами нашими? Мудрый вопрос, а ответ ребячий. Если нажмут на нас никонианцы, ну и дух из нас вон, всю веру нарушат, сожгут нас на кострах. Китай же народ хотя и поганый, хуже собаки, но к вере нашей злобы не имеет и молиться нам не мешает. Вот я и раскидываю умом слабым и думаю: настало время к китайскому государству пристать, ведь живут же беловодцы в стране опоньской дальней».
Зашумел народ, как осы. Третий путь хотелось найти: не приставать к китаям, но и от никониан отбиться и жить в легкости.
Сколько ни судили, ни рядили, но все же решили перейти к китаям — один путь.
Думали, инок Иосаф обидится, что его совет не приняли, а он нет, как будто обрадовался.
«Хорошо решили, — народу сказал он, — по пути и про Беловодье разведаем, недаром мне видение было. Если передовщиков по этому делу посылать будете, пошлите меня. С радостью пойду».
Принял народ просьбу Иосафа, еще выбрал передовщиков, и всего того народу шестьдесят душ набралось с женами и детьми. Кто передовщиками шел, а кто искать землю Беловодскую, ибо сильнее тяга была в народе в землю ту.
«Не та вера свята, которая мучит, — говорили бухтарминцы, снаряжаясь в дальний путь, — а та, которую мучат».
Земля дальняя, земля неведомая, подобно раю небесному манила к себе немногих праведников бухтарминских и была утехой их печали о том, что на всей Руси старая вера в ослабе и крест латинский осенил всю землю благочестивых отцов и прадедов.
