Я появился у Вениамина Николаевича через два месяца и, твёрдо глядя в отражавшиеся на стёклах очков книжные шкафы, объявил, что придумал «порошок невесомости». Упшинский фыркнул, но я выложил на стол спичечную коробку с шестью сероватыми таблетками (это был самый элементарный аспирин).
Всё строилось на психологическом расчёте. В этой коробке Вениамин Николаевич видел «красные» спички — и они работали. Коробка давила на психику, заставляла поверить, что «порошок невесомости» тоже будет работать…
— Можем испытать хоть сейчас, — нагло сказал я.
— Сейчас? — неуверенно переспросил Вениамин Николаевич.
И снова произошло чудо. Как и в прошлый раз. Вениамин Николаевич ожил, стал обычным человеком, засуетился, подготавливая эксперимент. Клянусь, он поверил в мой «порошок невесомости»!
Мы зажгли электрический свет и опустили шторы (чтобы с улицы не было видно летающего по комнате человека). Потом я отправил Упшинского за каким-нибудь романом (порошок действует два часа, скучно висеть под потолком, ничего не делая). Потом Вениамин Николаевич принёс бутылку лимонада (таблетки горьковаты).
— Ну, — сказал Упшинский, вытирая вспотевший лоб, — кажется, всё…
Я внимательно оглядел потолок и потребовал веничек, чтобы можно было смахнуть пыль. Веничка не оказалось, и Вениамин Николаевич принёс чистое полотенце.
— Ну? — простонал он. По-моему, он просто сгорал от нетерпения.
Я налил лимонад в стакан, открыл спичечную коробку, достал таблетку и поднёс ко рту.
— С богом, — прошептал Вениамин Николаевич, заглядывая мне в рот. — Начинайте же…
Я посмотрел на него (я старался смотреть задумчиво и как бы с сомнением) и сказал:
— Нет. Пожалуй, не будем начинать…
— Почему? — Он не скрывал огорчения.
— А потому, — объяснил я, — что вы всё равно не поверите. Я буду два часа торчать под потолком, там душно и скучно. Истрачу таблетку. А вы опять откажете. Таблетки, дескать, требуют особой тщательности в изготовлении. Легко, мол, напутать… Нет. Не будет испытаний. Переключусь на изобретение какого-нибудь антиникотина. До свидания.
Я выпил лимонад и ушёл.
Так началась моя дружба с Вениамином Николаевичем Упшинским. С той поры каждое своё изобретение я сначала отдавал на растерзание Вениамину Николаевичу. Он был придирчив и несправедлив, зато изобретения приобретали десятикратный запас прочности. А вот как объяснить привязанность ко мне Упшинского, этого я не знаю.
Дача Вениамина Николаевича — в Ильинском, под Москвой.
