– Миссис Даррелл? – вопросил он, уставившись на мать по-детски голубыми глазищами. – Я счастлив с вами познакомиться. Меня зовут Свен.
Его английский был безукоризненным, почти без акцента, зато тембр из ряда вон, от низкого богатого баритона до дрожащего фальцета, как будто, несмотря на возраст, у него ломался голос. Он протянул матери здоровенную белую ладонь, напоминающую лопату, и снова отвесил поклон.
– Я рада, что вы наконец смогли приехать, – сказала она столь же лучезарно, сколь и неискренне. – Входите и выпейте с нами чаю.
Я забрал у него аккордеон и саквояж, мы поднялись на веранду и сели пить чай, посматривая друг на друга. Молчание сильно затянулось, пока Свен жевал свой тост и временами нежно улыбался матери, а та улыбалась в ответ, отчаянно подыскивая подходящие интеллектуальные темы для разговора. Свен проглотил кусок тоста и страшно закашлялся. На глаза навернулись слезы.
– Люблю тосты. – Он задыхался. – Я их просто обожаю. И этим всегда кончается.
Мы залили его чаем, и в конце концов приступ кашля закончился. Свен подался вперед, сложив огромные руки на коленях, белый как мрамор на фоне чудовищно пестрых брюк гольф, и вперился в мать.
– Вы, случайно, не меломан? – спросил он мечтательно.
– Ну… – Мать смешалась, видимо испугавшись подвоха: вдруг, если она ответит «да», ее попросят спеть? – Я, конечно, люблю музыку, но я… не играю.
– Я полагаю, – произнес он смущенно, – вы не захотите, чтобы я для вас что-то сыграл?
– Ну что вы, непременно сыграйте, – воскликнула она. – Прекрасная идея.
Свен улыбнулся ей лучезарно и расстегнул аккордеон. Растянутый, как гусеница, он издал звук, очень похожий на протяжный крик осла.
– Эти мехи наполнены морским воздухом, – сказал Свен, любовно похлопывая по инструменту.
Он поудобнее пристроил аккордеон к широкой груди, прилежно расставил пальцы-сардельки на клавишах и, прикрыв глаза, заиграл очень сложный и изысканный пассаж. Неандертальское лицо Свена приняло такое выражение блаженства, что мне пришлось кусать щеки, чтобы не расхохотаться. Мать же сидела с застывшей маской вежливости, как всемирно известный дирижер, вынужденный прослушивать человека, пытающегося играть мелодию на игрушечной дудочке. Пассаж закончился резким неблагозвучным аккордом. Свен радостно выдохнул, открыл глаза и улыбнулся матери.
– Что может быть прекраснее Баха! – сказал он.
– О да. – Мать изобразила воодушевление.
– Я рад, что вам понравилось. Сыграю-ка я вам еще.
