Как жили мы на Сахалине | страница 10
Едва миновали Киев, где был окончательно сформирован эшелон, как они уселись вокруг перевернутого ящика. Играли в «шестьдесят шесть», надевали «шубу», загоняли «хоря». Самым заядлым игроком оказался татарин Сергей, плотный экспансивный мужчина. Он сражался с рассвета до заката, ему наплевать было на всякие неудобства, на просьбы жены. Когда он ходил по взяткам, на весь вагон раздавался его повелительный возглас: «Кодыря!». Он не выговаривал букву «з», и это делало его похожим на ребенка. При благоприятных обстоятельствах широкое лицо его сияло, рот расплывался до ушей, маленькие глазки тонули в узких щелях. Он похлопывал себя по коленям, потирал руки или размашисто жестикулировал, подначивал соперников, подмигивая всему вагону, шлепал картами с таким усердием, будто гвозди заколачивал. При неудаче заводился, глаза сверкали, шея вздувалась от натуги, движения становились резкими, нетерпеливыми. Он придирчиво следил за каждой мелочью, при малейшем подозрении вступал в спор. Порой компания не выдерживала, все бросали игру.
— Ну тебя к черту! Когда-нибудь человека задушишь из-за карт.
Оставшись у ящика в одиночестве, он сникал. Женщины перемигивались:
— Хоть отдохнем маленько от картежников.
Жена татарина, высокая худощавая женщина, на один глаз слепая, робко подступалась к нему:
— Поешь иди, Сережа!
Он взрывался:
— Уйди, камбала одноглазая!
Им овладевала такая тоска, что он готов был повеситься на дверной перекладине. Заглядывая шахматистам через плечо, ворчал:
— Дурацкая игра! Ломают мозги по два часа. Я б за это время три «хоря» загнал и десять «шуб» повесил.
Он уходил в свой угол, проглатывая пищу, валился на бок, но сон его не брал. Через полчаса он дозревал окончательно, усаживался за ящик, тасовал колоду.
— Гриша, Михалыч, Петро!
На чурбаке он вертелся, как на еже, проигравшим обещал «амнистию», божился, что станет сдержанным. Игроки сходились, и вновь на весь вагон раздавалось:
— Кодыря!
На одной из станций, где-то уже после Москвы, к нашему вагону подошел демобилизованный. Погоны он снял, но с обмундированием не расстался, фуражку с малиновым околышем сдвинул с форсом.
— Куда, славяне, путь держите?
— На Сахалин.
— Куда-куда?
Он боднул головой, будто его оглушили дубиной.
— Куда вас несет нелегкая? Я служил три года в Корсакове…
— В Корсакове!
Все кинулись к дверям, самые ловкие спрыгнули на землю.
— Все мы едем именно в Корсаков. Как там, браток? Что это за Корсаков такой и с чем его едят?
