Два его сына, Йосеф и Йохан, еще ходили в школу. Но одного только Йосефа назвали в честь одного из двенадцати сыновей Иакова. Мы заявили им, что их отец — лжец, вор и распутник. Йохан заплакал. Он постоянно плакал, ведь Йосеф лупил его каждый день. Слезы, сальные, как капли воска, лились из его неестественно больших глаз. Йосеф сжал кулаки, стукнул брата по голове и сказал, что их отец не распутник, а всего лишь дурак и пьяница.
Мы никогда так не говорили о своих отцах. Но после этого случая оставили сыновей Исагера в покое.
В середине сентября над островом сгустились тучи. Подул восточный ветер. Стало ясно, что хорошая погода кончилась. Скоро все небо затянуло синевато-серым слоем облаков, а очки Исагера в стальной оправе были теперь плотно прижаты к переносице. Некоторые из нас верили, что изменения в настроении Исагера зависят от погоды, и каждый день, собираясь в школу, мы перво-наперво бросали взгляд на небо. Искали знак в скопленьях облаков. Ненадежная метеорология, и даже ревностные ее приверженцы вынуждены были признать, что Исагер и облака не всегда идут рука об руку.
Однако в этот сентябрьский денек метеорология сработала. Исагер отложил шлафрок и надел черный фрак, который мы величали «полевой формой». Каблуки его сапог громко стучали по булыжникам, когда он пересекал двор между домом и школой. В правой руке он держал наготове плетку. Исагер встал у порога школы и каждому входящему стал отвешивать по подзатыльнику, так что мы в буквальном смысле слова перелетали через порог.
Пришлось нам стоять в очереди за колотушками. Класс Исагера состоял из семидесяти учеников, каждому надо было пройти через двери, и мы двигались один за другим. Можно было закалить тела. Самые старшие привыкли к дракам и побоям. Но боязливые сердца закалке не поддавались. Удар, которого ждешь, всегда хуже нежданного.
У самых младших губы задрожали еще до того, как они дошли до Исагера. Подзатыльник стал их боевым крещением.
А в классе нас ждало кое-что похуже.
Начали с пения псалма «Темная ночь миновала». Исагер запевал блеющим голосом. Он совмещал работу учителя с должностью псаломщика, но вынужден был платить помощнику учителя Ноткьеру, чтобы тот пел вместо него в церкви по воскресеньям. Члены прихода поклялись, что будут выходить из церкви всякий раз, как Исагер откроет рот. Эго ужасно ранило его самолюбие. А у нас выбора не было, более того, мы научились любить его голос и мечтали, чтобы заунывный псалом никогда не кончался. Пока Исагер пел, он никого не бил.
