По контрасту с легкой смертью от туберкулеза смерть от СПИДа, равно как и рака, сопряжена со страданиями. Метафоризированные болезни, обитающие в коллективном воображении, имеют тяжелые кончины либо представляются таковыми. Однако вызывает ужас не сам летальный исход. Он даже не необходим, как в случае с проказой, возможно, самой позорной из всех болезней, при этом чаще всего не смертельной и практически не заразной. Рака боятся больше, чем болезни сердца, хотя у сердечника больше шансов умереть от инфаркта, чем у ракового больного скончаться от рака. Сердечный приступ – это событие, однако он не меняет личность, превращая больного в одного из «тех». Если он и вызывает изменения, то в лучшую сторону: испугавшись, сердечный больной приучается делать гимнастику и садится на диету, ведет более размеренную и здоровую жизнь. Бытует мнение, что таким образом он обеспечивает себе легкую, то есть мгновенную, смерть.
Самые страшные болезни – это те, что воспринимаются не просто как летальные, а как лишающие человеческого обличья. В страхе перед бешенством во Франции XIX века с бесчисленными случаями мнимого заражения новоявленной «звериной» формой бешенства и даже «стихийным» бешенством (подлинные случаи бешенства, la rage, были чрезвычайно редки) отразилась фантазия, будто инфекция превращает людей во взбесившихся животных – сексуально разнузданных, – однако не факт, что болезнь была неизбежно фатальной до того, как Пастер изобрел вакцину в 1885 году. Хотя от холеры в Западной Европе в XIX веке скончалось меньше людей, чем от оспы, ее боялись значительно больше из-за внезапности заражения и унизительных симптомов: диареи и рвоты, предрекавших ужасы посмертного разложения. За несколько часов организм обезвоживался, и больной усыхал, превращаясь в карикатуру на себя самого. Его кожа приобретала синевато-черный оттенок (во Франции по сей день панический, леденящий страх обозначают эпитетом bleue, голубой), тело холодело и в тот же день или вскоре после того наступала смерть.
Последствия полиомиелита могут быть ужасающи – он скручивает тело, – однако плоть при этом не гниет и не приобретает страшных отметин, потому эта болезнь не производит отталкивающего впечатления. Более того, полиомиелит поражает только тело, хотя и довольно сильно его уродует, но не лицо. Причина такой относительно адекватной, неметафорической реакции на полиомиелит – привилегированный статус лица, играющего ключевую роль в нашей оценке физической красоты или физического уродства. Современная философия и современная наука всячески разоблачают картезианское разделение разума и тела, однако убеждение о разделении лица и тела слишком прочно укоренено в культуре и влияет на нюансы нашего поведения, моду, сексуальную оценку, эстетическую восприимчивость – практически все наши понятия правомерности. Это разделение – суть одной из основных европейских иконографических традиций, изображения христианской жертвы, разрыв между выражением лица и страданием тела. Бесчисленные образы Святого Себастьяна, Святой Агаты, Святого Лоуренса (но не самого Христа) – их бесстрастные лица символизируют превосходство над издевательствами над плотью. Внизу – разрушенное тело. Вверху – человек, воплощенный в лице, словно отрешенный от этого мира, с глазами, устремленными в небеса. В его чертах нет ни боли, ни муки, кажется, будто святой пребывает где-то далеко. (Страдания отражены на лице лишь у Христа, Сына Человеческого и Сына Божия, во время Страстей Господних.) Само наше представление о человеке, о его достоинстве зависит от отделения лица от тела
