Инфекционные болезни на почве секса, неизменно внушают страхи – людям чудится, будто они легко передаются и что ими можно заразиться в общественных местах. В первые десятилетия XX века в американском флоте были ликвидированы дверные ручки и установлены двери, открывающиеся в обе стороны. Тогда же исчезли металлические кружки, прикрепленные возле питьевых фонтанчиков. Все это была первая реакция на «открытие», что сифилис – это «инфекция» и «передается невинным путем». Как следствие, поколения детей из среднего класса стали класть бумагу на сиденья в общественных туалетах – еще один отзвук страшилок о бактериях сифилиса, якобы передающихся через грязь, когда-то весьма распространенных, да и сейчас довольно популярных. Когда речь идет о пугающих эпидемических заболеваниях, особенно тех, что ассоциируются с сексом, то, как правило, проводится водораздел между предполагаемыми носителями болезни (как правило, просто бедными людьми и темнокожими) и теми, кого причисляют – по определению медиков и бюрократов – к «населению». У «населения» – белых гетеросексуалов, которые не колются наркотиками и не имеют сексуальных связей с наркоманами – СПИД вызывает фобии и страхи. Как и сифилис, СПИД считается болезнью неблагонадежных. По общему мнению, он поражает – в большей, чем сифилис, пропорции – тех, кто уже несет клеймо отверженности. Однако сифилис не ассоциируется с определенным типом смерти, смерти, наступающей после длительной агонии, которую когда-то приписывали раку, а теперь относят к СПИДу.
То, что СПИД – это не одна-единственная болезнь, а синдром, вызванный целым рядом заболеваний (их список еще далеко не закончен), которые развиваются на его фоне или просто «присутствуют» в организме, составляя в совокупности болезнь (пациенту ставится соответствующий диагноз), превращает его в продукт дефиниции и конструирования даже в большей степени, чем недуг с такими сложными и многообразными проявлениями, как рак. Действительно, утверждение, что СПИД всегда смертелен, отчасти зависит от того, что именно врачи определили как СПИД. Их решение покоится на понятии не менее метафоричном, чем понятие «болезни в расцвете»[47]. Это та форма, в которой болезнь неизбежно фатальна. Незрелому суждено вызреть, бутонам расцвести пышным цветом (а неоперившимся птенцам опериться) – ботанические и зоологические метафоры делают развитие или эволюцию СПИДа нормой, правилом. То есть я не хочу сказать, что метафора создает клиническую концепцию, но настаиваю на том, что она делает значительно больше, чем просто ее подтверждает. Она соответствует клинической картине, еще далеко не доказанной или доказуемой. На самом деле, еще слишком рано делать вывод – ведь болезнь обнаружена всего семь лет назад, – что инфекция смертоносна и что все, у кого найдено то, что называется СПИДом, непременно от него умрут. (Некоторые авторы, пишущие на медицинские темы, полагали, что высокая смертность в первую очередь вызвана уязвимостью тех, кто наиболее беззащитен перед вирусом – в силу пониженной иммунологической компетентности или из-за генетической предрасположенности, – а не разрушительным действием фатальной инфекции.) Разделение болезни на четкие стадии было необходимо, чтобы метафора «болезнь в расцвете» обрела вескость. Но это также несколько ослабило вытекающее из метафоры представление о неизбежности. Люди разумные, желающие подстраховаться и не торопиться с выводами по поводу летальности инфекции, могут воспользоваться стандартной трехчастной классификацией – ВИЧ-инфекция, СПИД-ассоциированный комплекс (САК) и СПИД, – и принять в расчет один из двух вариантов или сразу оба. Менее катастрофичное развитие событий предполагает, что не все инфицированные «продвигаются» или «переходят» на следующий уровень, более катастрофичное, что все.
