Август не должен был видеть Арутюнова — доносчиком он не был, но болтуном — да. Когда Арутюнов пропал из виду, Алекс приоткрыл дверь.
— Если кто-то меня спросит, буду после обеда.
Во взгляде Августа, кажется, мелькнуло любопытство, но достаточно ли этого, чтобы встать, подойти к окну и посмотреть, куда это хозяин пошел и с кем? И вообще, если повернуть в другую сторону и сделать небольшой круг, он ничего не увидит.
Арутюнов терпеливо ждал его там, где велено. Как два чужих человека, они спустились по лестнице и вышли на улицу. Там Алекс снова остановился и сказал тихо, не глядя на друга:
— Пойдем сначала ко мне, я живу тут близко.
— Понял. Секундочку, я отпущу шофера.
С деланным безразличием Алекс следил, как Арутюнов подходит к пыльной машине, говорит что-то человеку за рулем, берет портфель и возвращается. Хорошо устроился, подумал он с удивлением, близким к восхищению, — машин едва хватало даже на кремлевских господ, Хуго вечно объяснял, почему так редко приходит, тем, что «машины не было». Он уже хотел подшутить над ловкостью Арутюнова, но подавил импульс — даже наружные стены комиссариата могли иметь уши.
Они шли молча. Один переулок, второй.
— Ну и жарища.
Это все, что Алекс осмелился произнести даже здесь, на безлюдной улице.
— Континентальный климат, безветрие.
Наконец знакомый двухэтажный дом, карикатура на тот, в котором он раньше жил, но пригодный для зимовки. Подъезд, воняющий подсолнечным маслом, — бывшие соседки, проститутки, были отправлены на фронт в качестве санитарок, и вместо них сюда вселился коммунист из Тульской губернии с семьей. А вот и дверь в квартиру, с облупившейся краской.
Первым не выдержал Арутюнов, как только они вошли, он положил портфель на пол и раскинул руки.
— Буридан, старый друг!
— Арутюнов, дорогой!
Они долго обнимались, хлопали друг друга по плечу и даже поцеловались, как русские.
— Какая у тебя гладкая кожа! — удивился Алекс. — Я тут бреюсь уже три месяца одним лезвием. Это предпоследнее, одно еще в запасе, а потом отращу длинную бороду и подамся в староверы.
— Я спасу тебя от этой страшной судьбы. Когда французы сбежали из Одессы, после них осталось немало парижских изысков. Я с их помощью сбриваю скупость красных начальников, но хватит и на тебя. А то, знаешь, деградация, она вещь скоротечная — сегодня старовер, завтра — скопец…
Арутюнов так и вытащил из портфеля первым делом пачку лезвий и только потом буханку белого хлеба, большой кусок сала и бутылку.
