Я думаю, из той дыры, которая образовалась, когда разбилось зеркало, и вошел человек в черном — и не только оттуда. Таких дыр, наверное, было неисчислимое множество. И в наш дом путь ему был открыт, через дверь, которую оставил неплотно притворенной Вертц. Это случилось еще летом, он приехал неожиданно, когда Алекса не было в Москве, принес гостинцев, сидел смущенно в гостиной, слушал, как София играет на рояле, выпил одну чашку кофе, другую, третью, и ушел. Создалось впечатление, что у него тяжело на сердце, что он хочет что-то сказать, извиниться за то, что случилось в марте, либо, наоборот, повторить признание, но не осмеливается, он же такой стеснительный. Только, уходя, он оставил дверь в квартиру слегка приоткрытой, словно для того, чтобы я позвала его обратно или чтобы юркнула за ним в подъезд, чего я, конечно, не сделала, — и вот через эту щель и вошел человек с булатным ножом.
У каждого из нас есть или разбитое зеркало, или приоткрытая дверь, или еще какая-та дыра, через которую он входит, — но как его заставить теперь убраться восвояси?
Глава вторая. Под обломками
Весной Алекс перевез семью на дачу Костомарова, сам же остался в городе, продолжая ходить на работу, хотя делать там было особенно нечего — запас семенного зерна был исчерпан, и, когда прибудет новая партия, никто не знал. Дни напролет они играли с Августом Септембером, которого ему тоже удалось устроить в Наркомзем, в шашки и пили чай, но наконец Алексу это надоело, он ненавидел безделье, и он решил испросить отпуск. Непонятно, смог ли бы он этого добиться собственными силами, Эглитис был человеком осторожным и хотел, чтобы сотрудники всегда находились под рукой — мало ли какая в них может возникнуть надобность, но на помощь пришла секретарша того, рыжая еврейка Рашель Борисовна, которую Алекс с первого дня стал «подкармливать», делясь с ней остатками своей былой роскоши в виде английского чая. «Дайте это мне», — сказала она, когда Алекс объяснил, чего ради явился к начальству без вызова, взяла два листа бумаги с написанным от руки коротким текстом — Август Септембер быстренько присоединился к бывшему патрону — и без стука вошла в кабинет Эглитиса, оставив Алекса среди набившихся в приемную личностей весьма сомнительного толка — о последнем свидетельствовала кожаная мебель предыдущего хозяина, некого миллионера, изрезанная ожидавшим приема народом вдоль и поперек, от скуки, наверное.
Ждать пришлось долго, и Алекс стал уже жалеть, что затеял столь рискованное дело, кто этого Эглитиса знает, еще возьмет и уволит его, до конца он Алексу не доверял, даже несмотря на то что имел немало поводов убедиться в его профессионализме, — «бывший» он «бывший» и есть, но в итоге его терпение было вознаграждено, дверь в кабинет открылась снова, и Рашель Борисовна торжественно вручила ему оба заявления, на которых размашистым почерком Эглитиса было начертано: «Удовлетворить». Сердечно простившись с любительницей английского чая, Алекс направился к выходу, прихватив по дороге Августа. Пройдя по длинному, когда-то красному, но сейчас цвета мазута, ковру к лестнице, они спустились по мраморным ступенькам в фойе. Запах сырости и махорки, заполонивший особняк, здесь ощущался сильнее всего. Комиссариат зимой топили тоже не ахти как, и, хотя сейчас был уже конец мая, дом еще не успел как следует прогреться, к тому же в фойе вечно кишмя кишели «паломники»; дожидаясь возможности попасть на прием к какому-нибудь начальнику, они курили и бросали окурки прямо себе под ноги, те, конечно, никто не убирал, и плиточный пол с шахматным узором был покрыт слоем мусора толщиной чуть ли не в вершок. Все это очень напоминало Алексу апокалипсис, сравнение тем более оправданное, что одна стена помещения была ранее украшена фреской, изображавшей Судный день, — в прошлом времени о ней приходилось говорить потому, что за последнюю зиму картина успела потерять изрядную долю своей импозантности, щеки у ангелов позеленели от плесени, а у нескольких грешников и вовсе, наверное в наказание, отвалились конечности. В остальном фойе тоже подверглось разгрому, зеркала были разбиты, скорее всего, они вызывали у посетителей комплекс неполноценности, стены заклеены циркулярами Совнаркома, а над аркой, ведущей в глубину дома, висел красный лозунг «Мир хижинам, война дворцам!».
