— Так просто меня не потрясешь, — сообщила Марта с улыбкой.
Пояснять она свое заявление не стала, отрезала кусочек жаркого, съела и только потом продолжила с хитрой, если не сказать плутовской, усмешкой:
— Кстати, если хорошо подумать, то можно припомнить, что муж одной из моих двоюродных сестер владеет фабрикой сельскохозяйственных машин.
В камине лениво догорают последние поленья, губы горят от поцелуев, уши все еще слышат странные диковатые звуки. Зеркальце, зеркальце, скажи, кто самая счастливая женщина на белом свете? Щеки пылают, глаза блестят лихорадочно, растрепанные волосы волнуются на плечах. Это ты, Марта! Как белеет плоть, как непристойно грудь наслаждается собственной наготой — нет, на ангела ты не похожа. Но ты и не демон, в тебе нет ни коварства, ни злобы. Руки, скажите, руки, вы ведь созданы не для того, чтобы убивать, вы хоть и похожи на лианы, но душить не умеете, только обнимать…
Слабый свет танцует, как призрак, на стене, дотягивается до постели, там лежит он, не солдат и не пастух — купец. Лицо серьезное, наверное, и во сне заключает какие-то сделки. Например, с теми датчанами, у которых скорее китайские имена: Менг и Венг. Нет, не Венг, Вертц. Все равно. Мы — новые варяги, хвастали они втроем, здесь проходил византийский торговый путь, отсюда мы уже много веков назад ездили в Константинополь! Они не знают, что это продолжалось недолго, пришли половцы, кипчаки, печенеги, кто там еще, сожгли города, убили мужчин, изнасиловали женщин и насадили на копья детей. «Слово о полку Игореве», печальное, как дорога этого полка. Разгром, паника, варварство. Острые зубы Азии на шее Европы. Чингисхан или кто-то другой. Изнасилованные женщины рожают детей смешанной крови, а те становятся бунтарями. Ну что ж, варяги, торгуйте, пока дают, копите золото, чтобы иметь на что арендовать вагоны, когда начнется новая бойня, и придется бежать.
Становится холодно, ночной туман самый промозглый, даже дышать больно; но в то же время отрезвляет, охлаждает. Два бокала стоят на камине, со стула свисает белое платье, с постели — тонкое шерстяное одеяло. В окно слышны голоса, в переулке коротают время двое городовых. Тишина не наступит
и на заре, наоборот, зацокают копыта и заскрежещут колеса. Чью голову сунут в мешок и сбросят в мутные воды Танаиса, ее или удалого купца? Кто возымеет над другим необъяснимую власть? Этого пока никто не знает.
Глава третья. Берлин
Как можно не быть счастливой, когда ты в Германии, на родине отца, стране давних грез? Высокие каменные дома выстроились в два ряда вдоль широкой улицы, посреди огромных площадей стоят на постаментах неуклюжие бронзовые всадники. Стройные офицеры оглядываются вслед каретам, солидные господа в дорогих костюмах постукивают тросточками по брусчатке, изысканные женщины в широкополых шляпах, c кружевными зонтиками над головой кокетливо улыбаются. Извозчики едут медленно, как на похоронах, никто не орет: «А ну прочь с дороги!» или «Эй ты, обормот, чего под колеса лезешь!» Может они напуганы тем, что часть экипажей движется без лошадей, жутко грохоча и выпуская черный дым из трубы? На лицах лавочников тоже заметно напряжение: в Кауфхофе и Херти товары подешевле. Зато продавцы сосисок как будто не боятся, что останутся без работы, широко улыбаются, смазывают колбаски горчицей, кланяются и говорят «Битте!» и «Данке!». Над вокзалом стеклянная крыша, защищающая от дождя, начальник станции с важным лицом прогуливается по перрону и поглядывает на большие круглые часы — такие тут на каждом углу. Поезд выходит точно по расписанию. А в вагоне предлагают лимонад.
