Женщина на пороге или обладала терпением, или была уверена, что я дома. Она позвонила всего один раз. Пройдя через сгустившийся в коридорах сумрак, я открыл тяжелые дубовые двери. На вид женщине было за семьдесят, не намного больше, чем мне. Красивая, несмотря на возраст, одета просто – только очень дорогая одежда может быть настолько простой, – тонкие мягкие волосы стянуты узлом на затылке. У ног притулились простой маленький чемодан и длинный узкий деревянный ящик.
– Что вам угодно?
Она представилась с надеждой, которая, судя по всему, значила, что я должен был ожидать ее появления. Но на то, чтобы отыскать ссылку в недрах памяти, у меня ушло несколько секунд.
Имя моей гостьи называли мне всего раз, печальным голосом, в стародавние времена. Я пытался придумать предлог, под которым можно было отправить ее восвояси, но ни один не годился, потому что у меня возникло чувство, что с той самой секунды эта женщина начала путь, приведший к двери моего дома. Она протянула руку в перчатке, и я пожал ее. Тонкая рука с выступающими суставами на ощупь напоминала птицу, воробышка со сложенными крыльями.
Я кивнул, грустно улыбнулся и повел женщину в дом, останавливаясь в каждой комнате, через которую мы проходили, чтобы зажечь свет. Тучи ускорили приход ночи, а слуги уже разошлись по домам. Холодные мраморные полы поглощали прохладу, но не эхо наших шагов.
Мы вышли на террасу и спустились в сад. Прошли мимо коллекции мраморных статуй – руки-ноги от некоторых валялись в траве, пожираемые плесенью, словно неизлечимой кожной болезнью. Она молча следовала за мной, пока мы не остановились под каузариной, которая росла на краю маленького выступающего над морем утеса. Дерево, которому было столько же лет, сколько мне, скрюченное и усталое, служило нам некоторым пристанищем, пока ветер стряхивал нам в лицо капли воды с игольчатых листьев.
– Он лежит там, – указал я на остров.
От берега до острова было меньше мили, но он казался серым пятнышком, едва различимым сквозь вуаль дождя. Долг перед гостьей, каким бы нежеланным ни было ее присутствие, вынудил меня поинтересоваться:
– Вы останетесь на ужин?
Она кивнула. И тут же, быстрым движением, противоречившим возрасту, опустилась на колени на мокрую землю и прижалась лбом к траве. Я ушел, оставив ее поклониться могиле своего друга. Мы оба знали, что молчания достаточно. Слова могли подождать.
Было так странно готовить на двоих, мне даже пришлось напомнить себе удвоить количество ингредиентов. Как всегда во время готовки, я оставлял в кильватере открытые банки с пряностями, полунарезанные овощи, половники, ложки и разнокалиберные тарелки, закапанные соусами и маслом. Мария, моя горничная, часто жалуется, что я развожу беспорядок. А еще она причитает, чтобы я заменил кухонную утварь, большая часть которой довоенного британского производства и еще вполне крепкая, разве что шумновата и чрезвычайно сварлива, как старорежимные английские горные инженеры и плантаторы, которые каждый день торчат в баре Пенангского плавательного клуба, отсыпаясь там после обеда.
