Ни о чем этом Стелла дочери не рассказывала – не до того было, чтобы по сторонам смотреть. Все же каким-то образом остались в памяти, словно на моментальном снимке, прикрытые глаза старика, потеки на окне и пожилая санитарка со сложенными на груди руками. От громкого бряка упавшей швабры Стелла вздрогнула, хотя не прозвонил колокол, не пробили часы на башне – не было в поселке ни того ни другого. Да только можно ли знать, как судьба напомнит о себе – пятой симфонией Бетховена, звоном разбитого стакана или веткой, хрустнувшей под ногой? Сколь бы обыденным ни был звук, он обретает грозную неотвратимость бетховенских аккордов. И пусть из радиоприемника несется «Музыкальная панорама “Маяка”», воздух напитан едкой хлоркой, судьба – вот она, на койке под самым окном, это Стелла поняла так отчетливо, словно ее формула была написана на стене.
Чувствовал ли Виталий что-то, кроме боли? Приоткрыл один глаз (другой был закрыт повязкой) и встретил взгляд Стеллы – взгляд, полный смятения и тревоги. Шевельнулись сухие, в корочке, губы, он хрипло выговорил, осторожно переводя дыхание – болела грудь: «Я в руке держал, а теперь… пропала. Похоже, рукоятка меча. Спросите там», – и махнул рукой в сторону, не подозревая, что находка останется с ним навсегда шрамом на виске.
«Господи, спаси его, спаси и сохрани», – мысленно произнесла Стелла непривычное, потому как никакого «господа» в ее жизни сроду не водилось, да и с чего бы? «Спаси его, – повторила требовательно, – дальше я сама. Ты только спаси!»
Говоря с врачом, убедилась, что ее заклинание помогло. Спасут – не один, так другой; для Стеллы исполнитель не имел значения. Вопросы задавала напористо, врач послушно отвечал и вдруг спохватился:
– Вы, собственно, кто ему будете?
– В данный момент я есть начальник экспедиции, – веско ответила Стелла, – и потому несу ответственность за каждого участника.
А кем я ему буду, время покажет, закончила мысленно. Или… покажет кукиш.
Кивнув, доктор объяснил, что состояние больного «средней тяжести», опасности для жизни нет. «Молодой, крепкий, – добавил врач, – у него все еще впереди».
У него, горько отметила Стелла. А я – кто я ему буду, и буду ли?..
Стала.
Все произошло так, словно никак иначе свершиться не могло. Позвонил в дверь – уже без повязки, только шрам на виске был заклеен пластырем. «От меня больницей разит. Я не был дома». За окном темнел ноябрь; ветер свирепо гонял листья по сухому тротуару, только какое Стелле дело до него – Виталик был рядом, ее Виталик: жаркий, шалый, глаза сумасшедшие. Взрослое имя
