Смерть Крыс переключил рычаг передачи и вновь нажал на педали.
— ПИСК, — скомандовал он.
Смерть послушно склонился к нему.
На этот раз стрелка дошла только до 40.
Смерть нагнулся чуть ниже.
Было испачкано ещё восемь ковриков, которым удалось избежать этой участи ранее.
Внутри механизма зажужжали тонкие шестерни, и на пружинках с этаким визуальным эквивалентом звука «бдзинь» возникла дрожащая надпись. Через мгновение на ней вспыхнули две искры и с шипением угасли по обе стороны от слова «ЗЛОВРЕДНОСТЬ».
Смерть кивнул. Именно этого он и ожидал.
Он пересёк свой кабинет, сопровождаемый несущимся в припрыжку Смертью Крыс, и приблизился к большому зеркалу в рост человека. Оно было тёмным как дно колодца. Раму, в целях поддержания имиджа, украшал узор из черепов и костей: Смерть не смог бы смотреть в глазницы своему отражению, окруженному ангелочками и розами. Скребя коготками, Смерть Крыс забрался на раму и выжидательно уставился на него сверху. Вещун перепорхнул к ним и проворно клюнул свое отражение. Ворон всегда руководствовался принципом было «все в этой жизни надо попробовать».
— ПОКАЖИ МНЕ, — сказал Смерть. — ПОКАЖИ МНЕ… МОИ МЫСЛИ.
В зеркале возникла треугольная шахматная доска, правда такая огромная, что был виден только ближайший её угол. Над ним парил мир — черепаха, слоны, кружащее вокруг них маленькое солнце и всё в таком духе. Это был Плоский мир, существующий только по эту сторону всеобщей вероятности, то есть прямо у вас под боком — за ближайшей границей. А через границы во вселенную частенько проникает нечто, мечтающее не только о лучшей жизни для своих детей и светлом будущем на должности упаковщика фруктов или в индустрии домашнего обслуживания.
Над каждым черным и белым треугольником уходящей в бесконечность шахматной доски, парили маленькие фигуры, похожие на пустые серые мантии.
«Что на этот раз?» — подумал Смерть.
Он узнал их. Они не были формой жизни. Они были… формой не-жизни. Они были наблюдателями вселенских процессов, их секретарями, ревизорами. Они следили за тем, чтобы космические тела вращались, а камни падали.
И ещё они считали, если что-то может существовать, значит, оно должно иметь свое место в пространстве и времени. Человечество оказалось для них неприятной неожиданностью. Человечество и было тем, для чего нет места в пространстве и времени: воображением, жалостью, надеждой, историей и верой. Убери это всё и останется обезьяна, которая постоянно падает с деревьев.
