— Что? Ну, это был мой гражданский долг…
— Ты Пятый Всадник, мистер Соха. Гражданский долг? — сказал Лю-Цзы, а сам подумал: «Ты слишком долго был похож на человека. Ты хочешь, чтобы я выяснил… Хочешь. Тысячи лет такой жизни. Они согнули тебя под себя. Ты сопротивляешься, но хочешь, чтобы я вытянул твое имя».
Глаза Ронни блеснули.
— Я слежу за собой, Дворник.
— Я один из ваших, так?
— У тебя есть некоторые… достойные качества.
Они посмотрели друг на друга.
— Я отвезу тебя обратно, откуда взял, — сказал Ронни Соха. — И всё. Я больше не занимаюсь этими делами.
* * *
Ревизор лежал на спине, открыв рот. Изредка он издавал тихий звук похожий на писк комара.
— Попробуйте ещё раз, мистер…
— Мистер Тёмно-Авокадовый, мистер Белый.
— Такой цвет существует?
— Да, мистер Белый! — сказал мистер Тёмно-Авокадовый, который вовсе не был в этом уверен.
— Тогда, попробуйте ещё раз, мистер Тёмно-Авокадовый.
Мистер Темно-Авокадовый с огромной неохотой наклонился ко рту лежащей навзничь фигуры. Его пальцы были всего в нескольких дюймах от неё, когда, очевидно по собственной воле, рука лежащего метнулась вперед и схватила его. Раздался треск костей.
— Я чувствую невероятную боль, мистер Белый.
— Что у него рту, мистер Темно-Авокадовый?
— Похоже на продукт реакции брожения хлебных зерен, мистер Белый. Сильная боль не прекращается.
— Еда?
— Да, мистер Белый. Сейчас болевые ощущения чрезвычайно сильны.
— Разве я не давал приказа, что никто не должен есть, пить и проводить ненужные эксперименты с сенсорным аппаратом.
— Давали, мистер Белый. Чувство сильной боли, упомянутое мной раньше, невероятно остро. Что мне делать?
Понятие «приказа» было новым и непонятным для Ревизоров. Они привыкли к решениям сообща, принимаемым только в том случае, когда возможность ничего не делать истощалась. В чём бы решение ни заключалось, если оно принято всеми, значит, не принято никем лично, соответственно устраняя любые возможности обвинения.
Но тела понимали приказы. Это было из области того, что делает человека человеком, и Ревизоры согласились с этим из исследовательских соображений. В любом случае, выбора у них не было. Все телесные ощущения возрастали, когда им отдавал приказы человек с острым оружием. Удивительно, как плавно побуждение обсуждать и советоваться превращалось в неукротимое желание сделать то, что сказало оружие.
— Ты можешь убедить его отпустить твою руку?
— Кажется, он без сознания, мистер Белый. Его глаза налиты кровью. Он издает короткие вздохи. И ещё тело, кажется, решило, что хлеб нельзя забирать. Могу ли я опять поднять вопрос о непереносимой боли?
