Рафаилов не появлялся. Его домашний телефон не отвечал, мобильного у него не было. Оврагова предположила, что он пошел топиться или вешаться. Над нею посмеялись, но всем стало не по себе. А вдруг и правда что-нибудь с собой сделает?
Уже под вечер факсовый аппарат на столе у Гали ожил и выпустил из себя моток бумажной ленты. Галя оторвала эту ленту, бросила на нее один короткий взгляд и пошла на верстку.
– Рафаилов прислал заявление об увольнении, – сказала она. Новиков к этой новости отнесся вполне равнодушно. Даже не оторвался от монитора.
– Оформи с сегодняшнего числа по собственному желанию, – сказал он. И будто бы добавил, что ему все равно, пусть хоть все увольняются. Но было ли это добавление, точно не известно. Верстальщики говорят, что было. Галя утверждает, что он такого не говорил. Но ей по долгу службы положено защищать шефа. Защищать шефа от его же коллектива.
Через час все в редакции знали, что Рафаилов перешел на работу в газету областной администрации «Зеркало», которую Новиков считал своим конкурентом.
Этот день вымотал Андрея. К тому же он не спал ночь. К тому же номер никак не складывался. Вместо номера была сплошная зияющая дыра, которую нужно было чем-то заполнять. Журналисты, разбалованные Новиковым, привыкли сдавать материалы в последний день перед выпуском.
Оксана весь день вела себя как паинька. После того короткого разговора в комнате журналистов она больше не подходила к нему, не разговаривала с ним и даже не смотрела в его сторону.
Но когда рабочий день был закончен, все разошлись по домам и Андрей тоже уже собрался уходить, она вошла в его кабинет, повернула ключ, торчащий в двери, и выключила свет.
– Что происходит? – спросил Андрей, сидящий за столом.
– Чш-ш-ш, – сказала она, подошла к нему и села ему на колени. Обняла двумя руками и поцеловала. Они занялись любовью прямо там, в его кабинете, на столе, прямо на плане будущего номера. Они слышали, как Новиков разговаривал в коридоре с Галей, как стукнула входная дверь. Редакция опустела. Остались только они вдвоем – два обнаженных тела среди пачек нераспроданных газет.
Прошло сколько-то времени, и Андрей спросил:
– Почему? Ты же сказала…
– Я передумала, – ответила она, – извини.
Все произошло в точности так, как предсказал Железняк.
Рано утром Павел пришел во двор, где произошло покушение, и занял позицию для наблюдения на скамеечке рядом с детской площадкой. Он приготовился к долгому ожиданию, но уже около восьми утра из дома вышла девочка-подросток в желтой куртке (Железняк назвал ее цыплячьей). Это была Юля, дочка любовницы Железняка Марины Лапиной. Ее отношения с ухажером матери не сложились сразу и навсегда. Любые попытки банкира растопить лед лишь усугубляли ситуацию. Поначалу он пытался задабривать Юлю подарками. Подарки она принимала, но продолжала демонстрировать Железняку и матери свое презрение. Но дальше все было хуже. Она хлопала дверью комнаты, когда приходил Железняк, и включала громкую музыку. Когда он пытался не то что поговорить, но просто поздороваться с нею, она закатывала глаза и отворачивалась. В конце концов он решил просто ее игнорировать, насколько это было возможно.
