Папа беспомощно пожимает плечами:
– Она такая пессимистка! Зачем тебе слушать ее безрадостные рассуждения? Особенно сейчас. Ведь у тебя в жизни все так хорошо складывается…
Я хлопаю по кровати рядом с собой. Пару секунд отец стоит, молча глядя на меня, потом нехотя садится. Он напоминает ребенка, которого поймали за кражей печенья из банки.
– Так что она сказала? – требовательно произношу я.
– Да ничего. Спрашивала, нет ли у тебя проблем с моторной функцией и не выходила ли ты на солнце. Я, разумеется, ответил, что нет.
Я протягиваю ему раскрытую ладонь, как бы говоря: «Знаю, это не все. Выкладывай».
– А как насчет исследования в Вашингтонском университете?
По папиному лицу расползается широкая улыбка:
– Дело продвигается! Результат может появиться в любой момент!
Я понимаю, что это значит. Такое бывало уже не раз. Институт не осаждают толпы желающих спонсировать исследования, направленные на борьбу с болезнью, которая поражает одного человека из миллиона. Сейчас разрабатывается новое лекарство, но деньги уже наверняка закончились. То есть испытания вряд ли перейдут во вторую фазу – ту, в которой могла бы участвовать я. Если средства найдутся и проект не свернут, это будет чудом. Но еще большее чудо произойдет, если меня выберут и пригласят. Тяжело жить с заболеванием, до которого никому нет дела. Даже кричать хочется. Но если борьба с болезнью ведется, а я не могу внести свою лепту, это делает мою жизнь еще более бессмысленной. Все бессмысленно. Заколдованный круг.
– Не волнуйся, я не особенно жду результата, – успокаиваю я папу. – Доктор Флеминг наверняка напомнила тебе о том, что любая доза ультрафиолета может меня убить и что такие детки, как я, редко живут дольше двадцати лет?
Улыбка сходит с папиного лица.
– Нет, конечно! А если бы она и сказала что-нибудь в этом роде, я бы слушать не стал. Кэти, у тебя не только болезнь, которая поражает одного из миллиона, – ты и сама одна на миллион. Никакая статистика к тебе отношения не имеет. Мы справимся. Вместе.
– Справимся, – говорю я.
Ужасно, что в лечении ПК ничего не меняется. Нет даже проблеска надежды. Никаких новых лекарств. Тебе твердят одно и то же: «Держитесь подальше от солнечных лучей, пока болезнь вас не доконает». Я заложница своего дурацкого генетического кода.
– Кэти, обещай мне не сдаваться, – произносит папа дрогнувшим голосом.
Я поднимаю глаза и вижу, с каким трудом он сохраняет самообладание. А мне бы хотелось поговорить о том, сколько мне осталось по статистике и чего я могу достичь за это время. По-моему, стоило бы сосредоточиться на качестве жизни, раз уж количество, то есть продолжительность, от нас с папой не зависит. Но папа, видимо, не готов к такому разговору.
