Романов пересек двор и вышел из арки, размышляя о том, что вытворяют сейчас близнецы в деревне. Ясен черт, что-нибудь выворачивающее мозги наизнанку. По утрам Романов иногда тайком открывал дверь своим ключом и рассматривал их чертежи или модели неимоверной красоты и сложности, совсем чужой природы, пугающей и притягивающей одновременно.
Раньше он жалел, что не был с этими детьми с самого их начала. Он думал, что, пережив все пеленки и ночные кормления, он бы не холодел от бесконечной пропасти между собой и двумя теплыми комками, свернувшимися в кроватках. А потом ребятки постарались на славу и вытянули из него все жилы, почти заставив поверить, что лично он сам, Романов, выносил их восемь раз и десять раз родил. Когда-то давно он даже соглашался с Максом в том, что дети — всего лишь черный ящик, куда необходимо заложить все нужное, особенно не взбалтывать и контролировать температуру окружающей среды. Но, как выяснилось, никаких черных ящиков нет, а есть чудовищно запутанные лабиринты, где все пропадает бесследно. А то, что оттуда потом появляется, и вовсе страшно.
Задумавшись, Романов не заметил, как добрался до места. Возле красной двери почты стоял темноволосый мужчина с клювоподобным сооружением на месте носа. Мужчина старательно вынимал из почтового ящика письма и складывал их в брезентовый мешок. Романов приветливо кивнул ему и зашел внутрь.
У круглого окошка было пусто, он заглянул в него и позвал:
— Барышня!
Из глубины тоненьким голосом ответили: «Секундочку!» и затихли.
— Посылки принимаэт, — услышал Романов за спиной бархатный бас. Мужчина с брезентовым мешком уже протягивал ему руку. Романов пожал ее, она оказалась сухой и горячей. — Воршоломидзэ. Тэнгиз Алэксандрович, почтальон, — пояснил он.
— Дмитрий, — ответил Романов. — Романов. Архнадзор, — это было приятно произнести. Слово было и хрипящее, и рычащее — морская волна накатила и убежала обратно.
— А я вас ранше нэ видел. Нэдавно приехали? Значит, для коррэспонденции рановато, — почтальон водрузил на стол брезентовый мешок, и Романов заметил у него в кармане куртки коричневый корешок с золотыми размашистыми буквами. «Война и мир», какой-то из томов, Романов его узнал.
— Барышня! — Романов улыбнулся и опять залез головой в окошко.
— Как, вы сказали, ваша фамилия? — Воршоломидзе перегнулся через стойку и заглянул в исписанную ровным почерком тетрадь. — Эст тэлэграмма Романову, — он удивленно поднял бровь.
