— Я боюсь пропустить того, кто похож на Жозефа. Это важно, понимаешь? Я должен увидеть, должен понять, как устроен его мозг. В этом весь смысл.
Жозеф Вильгельм Майер и был смыслом. Себастьян прекрасно помнил, каким было их детство, помнил, как звучал плачь матери, и звенела в ушах отцовская «любовь». Теперь уже он не злился, по крайней мере, не так, как раньше. Ему удалось подавить в себе обиду и ярость, но вспоминать все равно не хотелось. Ведь память хранила боль.
— Мы родились с разницей в несколько минут. Себастьян и Жозеф, — он сморщился и сдавил виски. — Отец тогда дирижировал в государственной опере… Он был видной фигурой в мире музыки и приехать к матери смог лишь на третий день после родов. Она уже все знала.
Один из мальчиков родился дефективным. Слепым. В то время как маленький Себастьян вовсю плакал и привлекал к себе внимание докторов и матери, Жозеф беззвучно лежал в больничной кроватке.
— Потом — хуже, — Майер мрачно покачал головой. — Аутизм, деменция… Когда нам было лет по шесть, он каждый день был другим: порой мычал без умолку и на ощупь бродил по дому, а порой мог простоять пару часов на одном месте, чтобы потом внезапно заорать. Пугал мать и меня.
Ламмерт Майер был гениальным дирижером, успешным, ярким. И горделивым. Первое время у него еще получалось жить с калекой в семье, получалось справляться с досадой, прогрызающей дыру внутри каждый раз, когда он смотрел на слепого сына. Но потом в нем что-то сломалось.
— Отец начал пить, когда мне было лет семь, — Себастьян пожал плечами и продолжил: — Плюс-минус. Я тогда уже ходил в школу, там, в Берлине. Он еще какое-то время работал, но… Сложно, наверное, дирижировать, когда у тебя постоянно болит голова и дрожат руки. В конечном счете, его уволили. Попросили уйти, деликатно, в знак уважения к блестящему прошлому.
Когда мальчикам исполнилось по восемь, Майеров едва не выгнали из собственного дома. Долги семьи росли, а тех денег, что зарабатывала мать, не хватало на все. Она писала музыку, играла в небольших заведениях по вечерам, преподавала…
— Но дома музыка почти не звучала. Отец не мог слышать звуки рояля — он моментально взрывался и впадал в истерику. Мама часто плакала. В общем, было тяжко. Хоть и не так тяжко, как потом.
Их положение спас богатый посетитель одного из ресторанов, в котором играла мать Себастьяна. Мужчина обратил внимание на ее мастерство, оценил шарм репертуара и предложил Беате Майер скромную подработку — играть в его особняке, расположенном на окраине Берлина, пару раз в неделю. Выбор композиций наниматель оставлял за пианисткой. Иных вариантов у семьи не было, поэтому мать слепого мальчика согласилась.
