Шесть Майданов
Киевский вокзал, поезд «Москва-Одесса». Хотя посадку объявили всего пять минут назад, соседка в купе уже лежала, с головой закутавшись в одеяло. Из-под одеяла свисала тонкая пластиковая трубка, по которой сбегала бурая жидкость в лежащий на полу медицинский мешочек. «Катетер», — объяснит она, когда вагон с лязгом дернется. И с подкупающей простосердечностью, присущей только украинцам, молодая женщина станет в подробностях расписывать ужасы своей истории болезни.
Два дня от болей в животе лезла на стенку. Квартирная хозяйка в конце концов вызвала Скорую. Еле успели: железа могла лопнуть через два часа. Операция прошла «добре», врачи «уважни», но после реанимационной иностранному гражданину надо либо «платити», либо «виписуватися». Долечиваться, с катетером в боку, отправилась домой в небольшой город Винницкой области. Показывала выданный в Москве трудовой патент: платишь тысячу двести в месяц и «спокийно робишь».
Жаловалась: дома работать негде; есть, правда, магазин, рынок, небольшая гостиница и кафе, но владелица одна. Своих официанток и продавщиц эта хозяйка звала отчего-то «голландскими проститутками». Она, может, имела в виду знаменитую заграничную породу коров, но замужним дамам такое обращение все равно казалось оскорбительным, и одна за другой они отправлялись с мужьями на заработки в другие страны.
На российской границе украинка протянула паспорт и с трудом попыталась сесть. Пограничник, женщина лет тридцати, замахала руками, попросила не вставать и через минуту ушла.
В пять утра с минутами поезд прибыл на станцию «Конотоп». Украинская граница. Разумеется, я знал о том, что новое киевское правительство ввело для граждан РФ мужского пола возрастной ценз: от 16 до 60 лет. И обзавелся бумагой, как мне казалось, по-революционному «настоящей и фактической — броня!» Я официально получил аккредитацию — с печатью! — на конгресс «Украина — Россия: диалог», который уже через несколько часов открывался в Киеве. Организован этот «диалог» был надеждой российской оппозиции Михаилом Ходорковским в поддержку новой украинской власти, которая еще месяц назад дислоцировалась у полевых кухонь Майдана Незалежности. Поэтому ничто не одолевало меня так, как желание доспать оставшиеся часы, и я спокойно протянул свою бумагу пограничнику, заученно спросившему, с какой целью посещаю Украину.
Молодой пограничник, безбровый боровок, с бугристым выскобленным лицом, был облачен в униформу НАТО разных образцов: в пустынные британские брюки «бой тропика» и в армейскую куртку-парку бундесвер. Подергивая носом, будто принюхиваясь, пограничник минуты две вчитывался. Затем переспросил, зачем все-таки еду «в» Украину. Тут во мне зародилось подозрение, что я могу доспать (или не доспать) в Конотопе, и по-военному отрапортовал:
