— Чему ты смеешься? — раздраженно нарушила молчание Эмма, ожидавшая, что муж начнет бормотать оправдания.
Она заранее наслаждалась, думая о том, как он будет потеть, пытаясь объяснить внезапно возникшую в нем жажду деятельности, а он только усмехался, как в давние времена, когда обучал свою молодую жену (она была на десять лет моложе мужа) хорошим манерам, учил, как надо ходить и как вести себя.
— Потому, девочка моя, — лицо Машата излучало злорадство, — что сидишь ты на высокой лошади, а тебя заставят слезть с нее.
— Почему, позволь тебя спросить?
— Цыц, маленькая притворщица! Ты еще спрашиваешь? Что ты воображаешь? Конечно, события развернутся в желательном направлении — ты уже слыхала, что они развиваются быстро. До каких же пор ты останешься заведующей кондитерской?
— До каких пор? — надув губки, переспросила жена. — До тех пор, пока не вернется владелец моей кондитерской или его наследник. А мне известно, что хозяин ее умер.
— Ну а тогда?
— Тогда, мой старичок, возможны два выхода: или договорюсь с ним, скажем, на половину прибыли, или возьму разрешение и открою собственную кондитерскую. Деньги у меня будут — уже неделю, как я и в глаза не вижу контролера; товар тоже будет — связи у меня есть; если хочешь знать, и помещение у меня намечено — там, где теперь Клуб новаторов. Я уже договорилась с хозяином дома, он надеется получить обратно свое владение. Так-то, старикан! Желаешь знать еще что-нибудь? Торопись! Мне надо уходить: пора открывать кондитерскую, скоро два часа.
— Нет, ничего. До свидания, дорогая, иди, — сдавая позиции, ответил пораженный Машат. Когда жена была уже на пороге, он осмелился крикнуть: — Эмма! А я все-таки поеду! Это необходимо! И Золтана возьму с собой!
Он думал, что жена не остановится, не ответит на его слова, но она, на миг повернувшись к нему, пожала плечами:
— Ты можешь оставаться там, сколько тебе вздумается. Дери горло, бесчинствуй, наслаждайся в этом логове. Но к тому времени, как начнутся занятия в школе, Золтана пришли обратно.
Сын вернулся через каких-нибудь полчаса на мотоцикле с коляской. Он промок до нитки и был голоден как волк, глотал, не прожевывая, полуразогретое рагу и, размахивая ножом и вилкой, превозносил до небес какого-то отца Берната. До последнего времени в гимназии об отце Бернате судили неверно, рассказывали анекдоты о его благочестии, а оказалось, что это замечательный человек, свой в доску. А какой размах! Всю набожность с него как рукой сняло. Поверит ли папа, что Бернат вывел своих учеников на улицу с флагами и лозунгами и только благодаря его настойчивости все двадцать семь учеников выпускного класса получили оружие и создали самостоятельный отряд национальных гвардейцев!
