И никто не знал, что молодой солдатик, которому тетушка Бицо помогла сесть на велосипед, сейчас лежит в луже крови, с пулей в теле, жадно вдыхая воздух, и лежит он не где-нибудь, а совсем рядом, за углом, рукой подать.
Сразили его подлым выстрелом в спину. Через несколько недель нилашист, стрелявший в русского солдата, стал похваляться этим в корчме и сказал, что после выстрела он сразу убежал с места преступления и спрятался в доме у своей любовницы на другом конце села.
Раненого подобрали, отправили в больницу и тут же выслали патруль на поиски покушавшегося.
Старший патруля, вспыльчивый, невысокого роста татарин, и подчиненные ему трое более спокойных и пожилых солдат не спеша, методично обходили дом за домом. Они обыскивали все: чердаки, подвалы, сараи, хлевы, землянки; далеко за полдень они дошли и до бомбоубежища.
Андраш Бицо сидел во дворе на колоде, на которой колют дрова, и грелся на солнце. Не вставая, он по-дружески небрежно отдал честь, приветствуя солдат.
Это были не первые солдаты за сегодняшний день: с утра во дворе уже побывало несколько патрулей.
«Сейчас будут спрашивать о немцах, об оружии, — подумал Бицо, — немного осмотрятся, затем дадут закурить, если у них есть табак, а если нет — сами попросят закурить, а потом: „Здравствуйте, здравствуйте“ — и тронутся дальше».
Дом, где находилось убежище, принадлежал удалившемуся на покой и занявшемуся мелкой торговлей маслоделу. Это был высокий, видный господский дом с закрытой цементированной площадкой за воротами. Отсюда лестница вела в дом.
Тут-то и встали солдаты, держа автоматы на изготовку. Коренастый недоверчивый татарин, старший патруля, крикнул Андрашу грубым, гортанным голосом:
— Ключ! — При этом он показал на дверь, на которой висел замок.
— Сейчас. — Бицо ответил по-русски и даже засмеялся про себя: «Вот и это я знаю; самые нужные слова навсегда остаются в памяти». Подбежав к двери, ведущей в подвал, Бицо громко крикнул: — Господин Шмидт, русский патруль ключ просит!
Господин Шмидт, бывший маслодел, приветливо, без всякого страха вынес во двор свое тяжелое, как у чемпиона по борьбе, тело. Все ценное, что было у маслодела, он уже давно припрятал в надежном месте еще в тот день, когда его постоялец, какой-то нилашистский уполномоченный, сбежал, не заплатив за квартиру.
Тогда Шмидт сшил мешок из брезента, набил его самыми дорогами вещами, а вечером, когда стемнело, отнес все это к своему арендатору.
Дело в том, что он не только торговал, но и скупал землю; расставшись с маслобойней в поместье герцога, он стал наполовину барином, наполовину промышленником и сдавал свою землю в аренду многодетному крестьянину с той же улицы.
