Что же касается его разъяснений жителям некоторых фактов, то, кажется, что-то подобное говорил ему и Кесеи. Да ведь это был приказ: указание Кутровичу, которого он послал в народ. То самое указание, которое Кутрович толковал так: «Черт с ним, так и быть, поддержу его преподобие».
— Товарищ Фонадь! — позвал Бицо, мысленно приняв решение.
— Да.
— Возьмемся за это сегодня же.
— Да ну! За что это?
— За то, что вы назвали «переводческой работой»… Ну, надо, разумеется, небольшой инструктаж провести. Возьметесь сами за это, товарищ Фонадь?
— Я-то?
Фонадь сидя выпрямляется, потом встает и, собравшись с силами, говорит, словно солдат, стоящий в строю на чтении приказа:
— Возьмусь. Так сказать, сочту за честь… Просьба у меня к вам одна, товарищ: запишите мою фамилию, внесите ее в список партийцев. Потому что тогда мне легче будет вести…
Что будет легче вести — «переводческую работу» или инструктаж, — Бицо спросить уже не успел: раздалось шарканье ног — и дядюшка Ходас вошел в кабинет.
В руках у него длинная немилосердно помятая бумага, свернутая трубкой.
— Курьер приехал, — говорит он, — его Кесеи прислал. Он сейчас овса лошади задаст и тут же назад поедет. Готовься, Андраш, ты тоже с ним поедешь.
Бицо бросает быстрый, извиняющийся взгляд на Фонадя, как бы говоря: одну минуту, только вот бумагу посмотрю. Он берет у старика присланные ему бумаги, бегло просматривает их и восклицает:
— Ах, черт возьми! Вот это работа! Вот послушайте, что тут написано: «В моем родном селе сегодня после обеда начинаем раздел земли. Хорошо бы тебе самому это увидеть, чтобы потом написать об этом в газете. Приглашен также майор Горкунов из политотдела. Сабадшаг! Кесеи».
Устанавливается глубокая, праздничная тишина. Часы на башне приходской церкви бьют четыре раза тоненько и один раз громко.
— Ну так, значит, начинается, — говорит Ходас.
— Слава этому… — вздыхает Фонадь. — Словом, — исправляет он тут же сам себя, — то, что вы сказали, будет сделано. Вы же поезжайте, задерживаться вам нельзя.
Но, как это ни стыдно, Бицо все-таки опоздал на первый, можно сказать, имеющий историческое значение раздел земли в собственном районе. Во всяком случае к началу он не поспел.
Рассказывали, что оно-то и было самым удачным. Сначала жители трех сел, как на демонстрации, прошли вдоль всего поля. Особенно красиво шли крестьяне из Ж.: со священником, с церковными хоругвями и цыганским оркестром.
Виновником опоздания был не сам Бицо, а Карой Эрази, кучер и курьер. Если бы все зависело от него, то они вообще не успели бы к празднику и появились бы в П. на бричке Кесеи только часам к семи вечера, когда все уже кончилось.
