Впрочем, свыкнувшись с мыслью о моей беременности, она стала относиться ко мне внимательнее. В свободное от игры в гольф время, бывало, наведывалась в Ричмонд с какими-нибудь маленькими подарочками. Во всем касающемся детской одежды вкус у нее был лучше, чем в выборе мебели.
Помню, однажды она преподнесла мне очаровательное платьице для годовалого ребенка. Оно было сделано во Франции, все в складочках и оборочках, совершенно прелестное. С каким-то стыдливым выражением на лице Уинифрид наблюдала за тем, как я разворачиваю сверток. Когда я громко выразила свое восхищение, она заявила ворчливым голосом:
— Кроха сможет в него обрядиться, вероятно, самое раннее через год, но я его увидела и не устояла. Похоже, оно подходит скорее для девочки, чем для мальчика, так что будем надеяться на рождение дочки.
— Это очень мило с вашей стороны, Уинифрид, — сказала я.
Она начала расхаживать по нашей гостиной — как всегда с сигаретой, прилипшей к нижней губе, засунув руки в карманы вязаного жакета. На меня она старалась не смотреть. Я говорила Чарльзу, что моя все более раздававшаяся фигура, как видно, приводит ее в смущение. Тем не менее у нее бывали такие вот минуты доброты и щедрости. Впрочем, боюсь, я быстро прониклась крайне скептическим отношением к Уинифрид и уже пришла к заключению, что она проявляет интерес к малышу только по одной причине: это ребенок Чарльза. Что он наполовину принадлежит мне, ее ничуть не трогало.
— Если родится мальчик, — заявила Уин, — надеюсь, вы назовете его Джеймсом в честь моего покойного мужа.
Это поставило меня в затруднительное положение — я уже решила назвать своего будущего сына Эриком, как моего отца. Когда я заикнулась об этом, Уинифрид устремила на меня негодующий взгляд:
— Мне кажется, вы могли бы предоставить Чарльзу по крайней мере выбор имени. Дело не только в том, чтобы угодить мне. Я знаю, он будет рад, если ребенок получит имя его отца.
Маленькое платьице для годовалой девочки, совсем забытое, лежало между нами на столе.
Нас снова разделил привычный барьер взаимного предубеждения и неприязни. Мы начали препираться по поводу имени. В это время вошел Чарльз. Повернувшись к нему, я сказала:
— Чарльз, скажи, пожалуйста, Уинифрид, что мы решили назвать ребенка Эриком в честь моего отца.
Не успел он произнести и слова, как в разговор вмешалась Уинифрид:
— А я считаю, Чарльз, что его надо назвать Джеймсом, в память о твоем отце. Ты сам говорил мне об этом.
