Капля яда. Бескрайнее зло. Смерть на склоне | страница 5



Теперь ему было тридцать семь лет, и он оставался холостяком. Ему нечего было предложить женщине. Благополучие, престиж – ничего подобного. Прежде чем он успел рискнуть заключить брачный союз, наступил 1941 год, и он во второй раз отправился на войну.

Разумеется, писарем. Ему было не привыкать – он ориентировался в бумагах, как рыба в воде. И провел военные годы в тихой заводи, о чем ничуть не жалел, хотя душа еще сохранила способность взбрыкивать. Однако так и не понял, что он делал там такого, что имело бы какой-то смысл. Знал одно: что таков его долг, который надо исполнять.

Вернувшись в сорок пятом с войны, Кеннет встретился в Нью-Йорке с сестрой, с которой тут же и распрощался. Его единственная родственница Этель, как и он, не выбрала себе спутника жизни. Может, это досталось им от матери и отца? Этель была уже взрослой женщиной – тридцати семи лет и вполне преуспевала. Она никогда не отличалась красотой, но была умна, трудолюбива и имела хорошую работу. В нем она не нуждалась. Если честно, он ее в то время немного побаивался – уж слишком свободно Этель ориентировалась в бурном деловом мире, была безоглядно смела и совершенно независима.

Кеннет восхищался ею, но простился хоть и с нежностью, но без грусти и отправился преподавать в Калифорнию – на английской кафедре маленького гуманитарного колледжа в раскинувшемся и растекшемся по солнечной долине небольшом городке. Оказался в привычной тихой заводи.

Там он десять лет, ни разу не повидавшись с сестрой, наставительным менторским тоном преподавал поэзию футболистам, студентам или просто всевозможным юнцам. Кеннет Гибсон не был истым представителем богемы, из тех, кто с горящим взором проповедует бунтарские идеи. И тем более – изнеженным эстетом, высокомерно взиравшим на буржуа. Скромный, сдержанный невысокий мужчина ростом пять футов восемь дюймов. Ему никто бы не дал его возраста, хотя в его светлых волосах уже появились едва различимые седые пряди. В высшей степени респектабельный человек, с красивыми серыми глазами и изящно очерченным ироничным ртом.

Молодых поражало, как он может относиться к своему предмету с такой серьезностью. И это заставляло их самих окунуться в поэзию и осознать, что она того стоит.

Следовательно, Гибсон справлялся с работой, и ему довольно часто удавалось привить ученикам убеждение, что стихи – не просто плаксивая чушь, и, учитывая отношение к поэзии в наши дни, является достижением куда большим, чем он полагал.