Дублин любили все курсанты училища. Его всегда любил Алексей Треллин и поэтому жил здесь время от времени. Когда они с Тимом вместе учились, один на первом, второй на третьем курсе, то частенько гоняли сюда на скутерах, чтобы прошвырнуться по сумасшедшим, плавающим в воздухе мостовым города, забраться на голову шахтера, застывшего у индустриальной воронки и устроить там пикник, поливая пивом гигантскую каску.
Дублин был прекрасен и издалека.
Он был похож на взрыв, остановленный временем в тот момент, когда фрагменты строений уже разлетаются вверх и в стороны, еще секунда – и начнут падать, превращаясь в уродливый хлам. Но в этот самый последний момент все замирает, становится ярким, цветным, безупречным, как навечно застывший в воздухе фейерверк из кварталов, дорог, домов и растений.
Хотя была одна особенность, – взлетевший в воздух город тянулся не вверх, а на восток, к восходящему солнцу, а на западе уходил под землю километрами заводов. Здесь, над гигантской индустриальной воронкой, где грузились массивные промышленные платформы, торчала тридцатиметровая фигура шахтера – работника подземелий античных времен.
На первом курсе училища Тим не мог решить, что ему больше нравится в Дублине.
Он мог часами наблюдать, как пристыковываются платформы, ощетинившиеся силовыми установками, как в них загружают огромные куски отливочного камня, сплавов, километры сложной композитной керамики для космических крейсеров.
Он обожал носиться по тротуарам города, – висящим прямо в воздухе ступеням, которые будто дышат, пока по ним идешь. Влетать во дворы галерейных домов, рассматривать цветочный орнамент витражей.
Было здесь и еще одно местечко. Над головой шахтера спиралью вверх на многие километры уходила квадратная труба с выдающимися прозрачными ребрами. В ней чередовались развлечения на любой вкус: концертхоллы, рестораны, рекреационные салоны, музеи и казино. Здесь можно было затеряться до утра, особенно если отец пребывал на Марсе.
С тех пор времени прошло много, по ощущениям – целая жизнь, но не для Дублина, город оставался прежним, – наполненным жизнью и движением. Вот только теперь исчезло былое единство с ним. Тим смотрел сквозь прозрачный купол авиетки, вытирал мокрые ладони о тянущуюся ткань своего слайса. И остро чувствовал себя фриком.
Даже затянутый перистыми облаками Дублин казался праздником, к которому Граув не был готов. Красный, фиолетовый, коричневый, город то сиял глянцем и стеклом, то притягивал взор спокойными матовыми тонами.
