Последний раз он провел там три дня подряд в обнимку с гибкой и смешливой китаянкой, не выбираясь из огромной, наполненной пузырящимся шампанским хрустальной ванны. Когда в ванну запустили пару десятков моделей крошечных золотистых рыбок, Чюнь Фуань вздрагивала от каждого скользящего прикосновения, прижималась к Никите и шептала ему что-то на ухо – непонятно, щекотно.
Он потом долго жалел, что не остался еще на несколько дней и не заказал в ванну с шампанским осьминогов.
С Лизой он тоже ездил в Макао. Только это были другие поездки – красное вино в слишком высоких бокалах, прогулки под звездами по шуршащему гравию и удивленный, мерцающий в сумерках взгляд жены, когда он, смеясь, подсадил ее на качели.
Эти поездки были частью какой-то другой, очень длинной жизни, которая ничем хорошим кончиться и не могла. Лизавета была слишком хороша для него. Золотистые волосы лежали на плечах безупречной волной, даже когда она поднималась утром с постели.
Ее кожа всегда была гладкой и словно светилась изнутри ровным, чуть розоватым светом. Когда она думала о чем-то, глядя в окно, а иногда и сквозь Никиту, между ее бровей появлялась чуть заметная складка, и сразу хотелось ее обнять и утешить, как девочку слишком серьезную и потерянную в этом огромном мире.
Вот только девочкой она не была.
Прошло двадцать лет, прежде чем Никите стало казаться, что он сходит с ума. Это было ранним утром. Лиза сидела к нему спиной и вставляла в уши длинные янтарные серьги. Никита смотрел на склоненную голову и отведенный в сторону локоть и внезапно ощутил, что он не живет, а много лет смотрит один и тот же идеально прекрасный, кем-то для него придуманный сон.
И на него накатила тошнота.
Его жена была из тех, кто не желал стареть и меняться. Таких было немало на Земле. Они жили, юные и совершенные, и умирали внезапно и гораздо раньше остальных, полностью исчерпав свои ресурсы.
Когда-то Никита отговаривал ее от такого выбора, но она не желала его слушать, пожимала плечами на все его доводы и выходила из комнаты, оставляя его одного. Он забросил попытки и постарался свыкнуться с ее решением, радоваться ее вечной неизменной красоте. И у него получалось. Долго. Потом все стало распадаться на части.
Все чаще рядом с женой ему казалось, что их жизнь похожа на древнюю картину, висящую на стене. Полотно с изображением юной Данаи, которая пережила тысячи лет и десятки тысяч поколений, но не понимает и никогда не поймет этого. Да и он сам уже не понимал. Сколько прошло времени их брака, кто он и кто она, и движется ли их совместная жизнь хоть куда-то.
