Если бы не представление в парке, испарившиеся противники и, главное, странная кровь, Серафима бы со спокойной совестью записала странного парня в косплееры и давно спала дома в обнимку с любимой подушкой. Но журналистский зуд не отпускал, а информации было до отвратительного мало. И курить хотелось как обычно в больницах.
Первую затяжку она сделала мерзким февральским днем, когда Артём вытащил ее на улицу и у входа в безнадежно серое отделение реанимации сообщил, что брата больше нет. Тима так и не выкарабкался после нападения, оставив Серафиму один на один с прекрасным новым миром. С тех пор она, если верить предостережениям Минздрава, ежедневно убивала себя никотином. Ненавидела больницы, февраль и стражей порядка – виновных так и не нашли. Да и не искали особо.
Неясный шорох прервал мучительную ретроспективу. Серафима резко развернулась и уткнулась взглядом в мужской торс, вполне достойный резца Микеланджело. Пряди волос серебрились на бледной коже, вызывая почти детское желание схватить и подержаться. Лунный свет стыдливо касался груди, стекал по широким плечам и ледяной коркой застывал в лазуритово-синих глазах, изучающих Серафиму с отстраненным интересом.
– Привет, – изобразила подобие улыбки. – Как самочувствие?
И радиоактивной вишенкой на торте этого безумного вечера стала фраза на совершенно непонятном языке, произнесенная глубоким мужским голосом.
– Вы говорите по-английски?
Язык Серафима знала серединка на половинку, но надо же с чего-то начинать.
– Английский?
Это оказалось единственным словом не считая эпизодических предлогов и союзов, которые она смогла разобрать.
– Ждать. Пожалуйста, – попросила, набирая номер. – Тёма, не занят? Тогда дуй ко мне, спящая красавица очнулась.
Мужчина вслушивался в разговор. Либо он великолепно владел собой, либо, и правда, ничего не понимал. Решив прибегнуть к самому универсальному из языков, Серафима ткнула себя пальцем в грудь и отчетливо произнесла:
– Серафима, – и добавила по-английски. – Я есть.
Ответом стал внимательный взгляд и мелодичное:
– Има?
– Има, – кивнула, принимая очередную вариацию своего имени. – Я есть Има. Ты?
Незнакомец колебался. Застыл прекрасной статуей. Только нечеловечески яркие глаза сканировали собеседницу, которая старалась держаться дружелюбно и не делать резких движений.
И без того напряженный момент усугубил ворвавшийся во палату Тёма. Щелкнул выключатель. Жалобно охнула кровать. Пациент приземлился на одно колено, переводя настороженный взгляд с девушки на врача и обратно. Прыжка она не видела, Тема, судя по поползшим вверх бровям, тоже.
